Упокой молчанье надгробной плитой губ своих
И не размыкай эти две страшные чёрные полосы.
И теперь, когда вой новоумерших в чреве затих,
Я могу пробиться к трибуне со своим правом голоса.
У меня есть пара претензий личного свойства,
Как у любого приличного, модного в-себя-беженца.
Во-первых, я вижу, что нету в тебе ко мне беспокойства,
Раз ты бессмертие своё променял на лютое предсмертное бешенство.
Ты мог бы посвятить своё бессмертие заботе обо мне,
Защищал бы меня своей бетонной неуёмной шкурой.
Знаешь ведь, как много для меня опасностей на Земле:
Например, летающие гады - насекомые, мухи-дуры,
Комары-наркоманы, шмели, и прочие насильники,
На их плечи ты меня скидываешь бессрочно, я вижу.
Уж лучше и меня тогда упокой за своими губами в могильнике
Среди белых статуй, коими пережёвываешь пищу.
Теперь ты хрупкий, слабый, смертный, аж противно трогать,
На кого мне рассчитывать, грезя о походе к подруге ночью,
Когда по самым тёмным задворкам идёт дорога,
И фонари гаснут прямо над висками, сволочи.
Молчи, не отпускай крылатого всадника Апокалипсиса,
То есть всадника твоей мужественной речи на волю.
Я недовольна, мне просто невероятно чрезвычайно не нравится,
Что я теперь ради себя и тебя не могу рисковать тобою.