- Ин, я хочу на паровозике!
- Но ты уже в прошлый раз на нем катался…
- Ну и что, ну и что! Ну пожалуйста, можно?
Скорее всего, этот аттракцион привлекает Андрюху тем, что всем катающимся выдают воздушные шарики. Шарики похожи на огромные разноцветные сосиски, они пластичны, и из них можно сварганить любую (почти любую) фигуру. Пацаны, усаживающиеся в вагончики, сразу вертят из шариков что-то наподобие дубинок или шпаг.
Сам аттракцион прост и непритязателен, как и положено ярмарочному балагану. Поезд бегает по кругу, ныряя в небольшой тоннель. Два аниматора в костюмах с чудовищно огромными головами. Будь мне пять лет, я бы испугалась эдаких чудовищ. Но нынешних детей ничем не проймешь. Они угадывают в непропорциональных силуэтах диснеевских Микки Мауса и Плуто.
И вот все обеспечены шариками-кишками, раздается звонок, играет веселая музычка из диснеевских мультиков, и паровозик трогается. Аниматоры брызгают на пассажиров водой, обдают паром, притворяются, что ударяют детишек молотком с пищалкой, пыряют их импровизированной дубинкой из воздушного шарика. Словом, каждый новый виток дороги должен преподносить новый сюрприз. Вот для чего и нужны шарики детишкам-пассажирам – отбиваться от аниматоров.
Не понимаю, чем так нравится детям этот (тупой) аттракцион. Визг стоит… Столько счастья, смеха, радостные мордашки так и светятся. Для нашего он хорош тем, что допускается оружие. Дома у нас полное разоружение, так хоть тут оторваться…
Удивительно, но на паровозике катают и совсем маленьких. Эти едут на руках мам или пап. По-моему, они вообще не понимают, что тут происходит. Малыши не смеются, они сосредоточенно смотрят на аниматоров и не плачут от страха только потому, что рядом – родитель. А родитель изо всех сил пытается изображать жуткое веселье, подпевает музычке (“Under the sea, Under the sea”), чуть не приплясывает и пытается растормошить дитятю.
Я ведь тоже чрезмерно широко улыбаюсь, на каждом новом витке восторженно машу Андрюшке рукой, делаю большие глаза, когда аниматор тыкает в Андрюху шариком (а тот в ответ – три раза: на! на! на! ) Мы все по мере сил участвуем в детской радости, показываем, что разделяем ее.
Я оглядываю других родителей. И случайно ловлю очень напряженный взгляд. Застывшие глаза одного из отцов, который ждет с коляской. По спине пробегает холод, я невольно вздрагиваю и непроизвольно перевожу взгляд туда же, куда и он.
Он смотрит на своего ребенка… Мальчик на коленях у матери. Я не сумею сказать, какого возраста. Я не знаю, чем он болен… Довольно крупный ребенок. Бочкообразное тельце, прямые безвольные руки и ноги. Женщина все пытается усадить его, как-то приладить его торчащие во все стороны конечности. А он и головку-то держит с трудом. Глаза его закатываются, кажется, он с трудом сосредотачивает взгляд… Он не понимает, куда надо смотреть, не понимает, что это все весело и забавно. На его лице нет никакого выражения, или, если хотите, идиотское выражение. В прямом смысле этого слова и без желания обидеть.
Хорошо, что на мне солнечные очки… Я снова взглядываю на отца. Кажется, он кричит: мой ребенок такой же, как ваши, он тоже может кататься на каруселях и прочих аттракционах!!! Жена тем временем тщетно пытается привлечь внимание этого ребенка хотя бы к действиям аниматора. Тот, видимо, опытный товарищ, просто делает вид, что не замечает мальчика. Не тыкает его шариком, не брызжет водой, не свистит и не дудит на него. Реакция такого ребенка непредсказуема, вдруг испугается… На лице отца страдание и обреченность. Мать же все старается развеселить своего милого крабика, ну, хоть чуть-чуть…
Господи, скорее бы все это закончилось… Наконец паровозик, свистнув, крякнув и чуть не плюнув, останавливается, довольные детишки высыпают из вагончиков. Я теряю из вида семейное трио, я не хочу смотреть, не хочу.
Мы идем домой. Теплый вечер, прекрасный воздух, нежные краски июльского заката. Прелестный старинный городок, кажется, так и уснувший в семнадцатом веке. На ратуше бьют часы. Просто рай земной.
- Ин, ты чего плачешь?
- Да что-то в глаз попало, Дюся.
Сходили, повеселились…