9
Только волновался я зря.
Он выплыл в неровный круг света от костра дедом Морозом с двустволкой наперевес...
Как же я забыл, что у него с собой были бекеша и башлык! Мы ещё смеялись над ним, всё-таки лишний груз, а он, укладывая эти раритеты в рюкзак, приговаривал, что бережёного бог бережёт... Гляди-ка, пригодились! Да не в самую стужу, а именно сегодня. Как знал Витёк, что придётся отсиживаться!
- А я думал, что как раз на воскресник по заготовке дров поспею! - в его голосе не было и тени смущения.- А у вас тут дым коромыслом.
Мы промолчали.
- Вот, показалось, что лось бродит, хотел мясом порадовать!
- И статью за браконьерство пришить хозяину ружья, - Колян отреагировал мгновенно и едко на шитую белыми нитками фразу: ружьё было моё, хранилось оно у Виктора, поскольку стрелял он лучше всех нас. Своё ружьё, торофейный штуцер, подаренный ему отцом, в поход он брать не захотел: вещь была дорогая.
Виктор зашёл под трепещущий от порывов ветра тент, аккуратно положил ружьё на лапник, сбросил рюкзак, размотал башлык, скинул бекешу и, опускаясь на мягкое, дышашее ароматом хвои ложе произнёс:
- Ну и жарища! Эх, так бы каждый раз!
Пух, обмахивая рукавом вмиг запотевшие стволы, переломил двустволку:
- Охотник, а ружьё и не зарядил!
Виктор покраснел от допущенной досадной промашки. Он понял, что парни его поведение расшифровали. Сказать, что на подходе к лагерю он совершил обязательную манипуляцию по разряживанию, было глупо: Серёга и Николай сразу попросили бы его выложить патроны из карманов, а их там наверняка не было - во избежание шалостей патроны я хранил у себя.
Разгоравшуюся ссору надо было тушить в самом начале.
- Пух! "Мамонт", случаем, не готов?
Сергей глянул на часы:
- Давайте ещё минут десять потерпим, надёжней будет.
На это время надо было найти дело для Виктора, чтобы не маячил перед глазами. Парням не терпелось пустить в ход языки, как молодым, обозлённым волчатам - зубы.
- Виктор! Поброди пока по окрестностям. Нужно четыре жерди в руку толщиной: тент на ночь просто так на палатку накидывать нельзя, снег такой, что к утру нас просто придавит. Сделаем навес, и уж под него- палатку. А ты - кивнул я на Серёгу - иди снимай "стоп-сигнал".
- Подай шинель, прими шинель!! - Серж сразу вспомнил чеховского "Хамелеона", но поднялся бодро и даже преувеличенно скоро. Не-е-ет! Парни явно что-то затевали. Только что?
Первым вернулся Пух. Он и колья с собой назад притащил, бухнул возле костра:
--Пригодятся тент зачаливать. Вы тут затихарились, не чуете, а ветер-то усиливается.
Что там чуять... Я уже давно прислушивался к тому, что, качаясь, деревья уже не постанывали, а громко трещали: промороженная древесина потеряла гибкость, стала хрупкой. То и дело сверху падали мелкие обломленные веточки, чтобы в считанные мгновения скрыться под слоем свежего снега. Буран уже бушевал, надвигался снежный шторм.
Наконец к костру подошёл Виктор. Жерди он вырубил классные, мужик он был основательный. А в голове мелькнула какая-то мелкая мыслишка, ответ на его поведение последних дней:"Понимает, что проснуться утром и ощутить себя зажатым под толщей снега - мало приятного!" -- осознавал я всю её предвзятость, пытался себя укорить, да ничего не получалось...
Серёга уже откопал глухаря, ободрал с него запёкшуюся в камень обмазку вместе с перьями, разломил на четыре части, выложил дышашие паром ароматные куски на крышку кана, и ждал, когда Николай начерпает в тарелки рассыпчатый рис.
- Федя! дичь! - Николай поставил последнюю миску каши на чурбак передо мной.
Слюна заполнила рот, с ужином мы сегодня припоздились, я, вожделея, потянулся к миске.
- Стоп-стоп-стоп! - Завопил Пушок, и моя рука замерла. - А речь?
- По поводу?
- А день какой? - Николай ухмылялся, глядел выжидательно, намекая... На что?
- День сегодня восьмой. Надеюсь, предпоследний!
- Неправильно! - Серж скалился в улыбке! - день сегодня шестнадцатый... января! День твоего рождения! Поздравляем, прими! - и он вытащил из-за себя блок ... "Мальборо", тот самый блок, что сунул ему в карман анорака Ткаченко в памятный вечер с чаепитием! Протянул мне. - Колюха, давай!
Николай задрал на животе свитер, выпростал рубашку, повозился под ней своей единственной рукой и вытащил продолговатый свёрток, на вид мягкий.
Он протянул его Сергею, тот подхватил, ловко развернул ватиновую упаковку... В свете костра засияла бутылка "золотого" коллекционного шампанского.
Слов у меня не было, горло перехватило, к глазам подступили слёзы.
Празднование было недолгим. Разлили шампанское по кружкам, чокнулись. "Говорить слова" у нас было не принято. Да и что я мог сказать кроме "спасибо", коли шло оно от самого сердца. И пожеланий особых не было. За те три года, что мы провели бок о бок, мы узнали друг о друге всё. Все были в той или иной степени реалистами, и желать несбыточного считалось дурным тоном.
Парни доказали, что помнят и дорожат нашими отношениями. И моих слов им не надо было: они кожей, оголёнными нервами души поняли, что я чувствую и как им благодарен. Золото всего мира, дары волхвов стоили сегодня дешевле этого блока американских сигарет и бутылки сухого шампанского, пусть и коллекционного.
Но надо было укладываться.