В распахнутом халате, из-под которого высовывается ночная сорочка, она вваливается в Детский сад. Рыжие с проседью длинные патлы. Шлепанцы на босу ногу. Смотрит затравленно и крепко держит за руку похожего на нее рыжего мальчонку.
-Вот, Давид пришел! –торжественно объявляет она,
несмотря на часовое опоздание, и скороговоркой
произносит на ладино (диалекте испанского -языке турецких евреев):
-Прощай, сынок, мой сладкий, золотой, рыбка моя!
Давид смущенно смотрит по сторонам, делает ей "ручкой" и идет на свое место. Но место занято. Он хочет сесть рядом с другим мальчиком, но тот брезгливо отодвигается и кричит:
- Это не твое место!
Давид переходит к другому ряду, но и там не находится для него места.
Тогда он останавливается в раздумье, сморкается,
растирает длинные зеленые сопли по щекам и садится на пол.
Так он и сидит один посередине комнаты и качается из
стороны в сторону.
Воспитательница читает рассказ о славных подвигах
Макковеев , а Давид качается все сильнее и сильнее, пока не привлекает всеобщего внимания.
-Марш во двор!- кричит воспитательница и продолжает читать.
Двор для Давида – место наказания и освобождения
одновременно. Они как бы срослись вместе и
пронизывают один другого: двор и Давид. Здесь он
всегда находит свое место , здесь его царство! Песок и
цветы не смеются над ним ,а поклоняются. Трава
стелется перед ним мягким ковром.
Давид залезает на горку – вжиг ! –он внизу в песке. Он
ощущает крупинки песка на зубах, в ушах. Ещё –вжиг!
Жарко! Мокрое красное лицо Давида все в песке как
отбивная в сухарях.
-Давид! -зовут его – иди в комнату.
- Начинается,- с тоской думает Давид и влетает в помещение
как есть в песке.
-Что это за чучело? Что это за уродец?! – приветствует
его воспитательница.
-Умываться!- кричит она.
Кое-как умывшись, растопыренными мокрыми пальцами он хватает лист бумаги, который тут же промокает, и начинает рисовать.
Толстый сердитый карандаш не слушается , то и дело
выскальзывает.
Тогда Давид хватает его двумя руками, сжимает его изо всех сил и ведет его по бумаге , словно телегу тащит. Бумага рвется , и на столе появляется жирный черный след.
Давид испуганно прикрывает его ладошкой - и черная
краска отпечатывается на руке. Он смотрит на ладонь, на разорванный лист бумаги, на аккуратный рисунок соседа:
домик , солнышко и травка – и со всего размаха ставит
черную печать своей ладошки на рисунок ни в чем
неповинного мальчика.:
-Давид, -кричат ему, - во двор!..
Двор укрывает его от всех напастей , но сейчас ему и
здесь мало места. Давид осматривается, замечает
широкую щель в заборе и вылезает на улицу. Он знает:
перейти дорогу, сквер, а там и море.
Он сидит на берегу. В ногах барахтается едва заметная
волна. Мелкие рыбешки юркают взад и вперед. Давид пытается
уследить за одной из рыбок, но глаза закрываются сами
собой. Он откатывается под розовый куст олеандра и
засыпает.
Давида хватились, когда за ним пришла мать.
…..Она была уже не молода, за пятьдесят, и в жизни у нее
никого , кроме Давида не осталось. Аснат родилась в Турции
в семье евреев, бежавшей из Испании и говорящей на ладино.
Семья бедствовала.
Отец уехал куда-то на заработки и изредка присылал
деньги, которых все равно не хватало. Трех младших
детей и ее в том числе родственники передавали с рук на
руки, кормили и одевали. У Аснат с детства случались
приступы , когда она на время все забывала (или хотела
забыть?).
Иногда она ночевала на улице. На лечение денег
не было, на учение – тоже.
В шестнадцать лет ее изнасиловал какой-то чужак, и она
родила мальчика, которого за приличную цену семья
продала одной бездетной паре, а Аснат отправили в
Израиль. По дороге , ещё на пароходе, она все забыла: и
семью, и Турцию, и ребенка.
По приезде ее отправили в больницу. Так началось ее
официальное помешательство. С тех пор пролетело много
жизней Аснат, потому что каждый период был для нее
отгорожен от другого белыми стенками больницы. Ее научили шить и ,подлечив, отправили на фабрику. Это была жизнь
уважаемая. Она начала получать зарплату. Подумать
только, она зарабатывала деньги. Аснат вспомнила , откуда
она родом, семью и голод, но возвращаться не хотела.
Прошло несколько лет , и Аснат вновь забеременела
от одного семейного и родила мальчика. Ребенок отчаянно
верещал , а Аснат впала в беспамятство. На звонки она не
отвечала , а когда соседи взломали двери, то увидели,
что Аснат судорожно качает кроватку, на которой
изнемогает от голода грязный ребенок.
Ее поместили в закрытое отделение, а ребенка
отняли. Оттуда она вышла только через пять лет.
Медленно шло восстановление. Ей выделили маленькую
квартирку неподалеку от больницы и пособие. На дом она
брала шитье и могла сводить концы с концами. Так
прошло два года, пока к ней не зачастил сосед лет
пятидесяти пяти. Он так же, как и Аснат, провел много лет
в больнице. Где-то на севере страны у него была семья,
жена, женатые сыновья, которым он, видимо, был не
очень нужен.
К весне Аснат родила близнецов. Одного тут же забрали
на усыновление, а в другого Аснат вцепилась и умолила
оставить. Ей помогали растить сына до тех пор, пока ему
исполнился год, а потом она осталась для Давида
единственным существом на свете, от которого зависело
его детство. Она его ,как могла, умывала, одевала, кормила
с ложечки, застегивала пуговицы. Он был для нее живой
куклой, единственной реальностью во всем этом не
реальном для нее мире.
И она хваталась за него, как соскальзывающий со скалы
хватает протянутую руку. Но ручка была слаба, и Аснат
увлекала сына за собой вниз. Когда Давиду минуло пять
лет, и она впервые привела его в Детский сад, там
решили, что мальчик ненормален, как и мать. В пять лет
он не умел ничего: ни умываться, ни есть, ни рисовать, ни
разговаривать .Аснат объяснялась с ним
на забавной смеси ладино и нахватанного с улицы
иврита.
Но мальчик оказался смышленым : через месяц он
уже знал названия всех цветов , фигур и имена всех детей
в группе. Но дети его не признавали. Он был для них
инопланетянином.
-Ведьмин сын!- "бен махшефа" – дразнили его.
… Давид сидит на берегу. Его разбудила набежавшая
волна.. Он проголодался. Огромное солнце, ползущее
почти по краю моря, кажется ему оранжевым аппетитным
глазком яичницы.
- Давид! Рыжик! – слышит он охрипший голос матери и
бежит навстречу.
Вот они стоят все на пригорке: полицейский,
Воспитательница и мать.
Аснат, действительно, напоминает сейчас ведьму. Огромная
копна растрепанных волос. Открытый уродливый рот. Она
опускается на песок и качается из стороны в сторону.
-Одна я, -приговаривает она,- одна. Где мой сынок? Где
Давид?
-Ты пойдешь со мной,- ласково обращается к Давиду полицейский , -Надо решить, что с тобой делать.
-Я пойду домой! – решительно кричит Давид. Царственным жестом он отодвигает полицейского и наклоняется к матери.
-Вставай, - твердо говорит он. – Я здесь, твой сын Давид. Я – с тобой! Мы идем домой.