За последним перевалом, ч. 13

   
           И тут тоненькой розовой полоской высветились вершины горного хребта к западу от нас, первые лучи солнца ещё только вскользь зацепили их, но сразу стало светлее, а вдалеке перед нами зачернели "чёртовы вилы",  памятные мне по фотографиям туристов, проходивших здесь же и оставивших толковые отчёты в городском клубе.
              Это дерево с реденькими ветвями только на раздвоенной макушке стояло всего в нескольких сотнях метров от озера прямо на берегу реки на невысоком скальном выступе, окружённом огромными валунами, ему здорово досталось и от природы, и, судя по всему, от человека: не раз и не два опалял его огонь от разводимых у подножия костров, и многие туристы писали, что его кора обуглена практически снизу доверху. Возможно, поджидая отставших, его пытались поджечь и  использовать как маяк - видно оно было отовсюду, а особенно с озера, чётко обозначая устье речушки.
             Идти стало гораздо легче: река стала шире, снег - мельче, да и настроение прямо подпрыгнуло: это был финал, пересечь озеро вдоль, с юга на север  было делом нескольких часов, мы даже устать не успеем, ибо "под гору, да при попутном ветре..."--любимая шутка тренера была тут как нельзя более к месту.
             Стало почти светло, справа вполне отчётливо просматривалась какое-то полуразрушенное здание без крыши, с обрушившимся фасадом и неряшливыми веерами торчащих в разные стороны брёвен двух, примыкаших к нему когда-то стен, и уходящий вдаль южный берег озера, даже склон хребта на его восточном берегу.
            Мы уже не ползли, мы даже не шли - летели, и я с удовольствием смотрел, как грамотно уходит к затишку у левого берега Николай - туда где пронзали утреннее небо "чёртовы вилы",туда, где можно было не спеша перекурить, перевести дыхание перед последним броском к Ревде: на ледяной глади отдыхать будет некогда, да и проблематично, ветер тут, не встречая препятствий, набирает скорость, и стоять наверняка не даст.
            До Николая, который уже остановился и развернулся к нам раскрасневшимся лицом, оставалось каких-то тридцать-сорок метров, когда налетел порыв ветра и тишину морозного утра разорвал жалобный скрип. Это был стон, нет - вопль умирающего дерева: "чёртовы вилы", пережившие ураган, не выдержали совсем слабого напора воздуха.
           Это был именно скрип, а не треск. Дерево ломалось где-то на высоте человеческого роста, кренилось медленно и неотвратимо вершиной чуть вглубь берега, ствол расшеплялся узкими пластами и наконец грохнуло, комель будто подпрыгнул и отжившая своё, изуродованная людьми ель рухнула со своего пьедестала. От удара о валуны раздвоенная верхушка её отломилась и отлетела в сторону, а голый, без единой ветви ствол посунулся, скользя между двумя валунами, в сторону реки и скатываясь с них, начал вращаться вокруг своей середины -- белый щепастый комель зачертил в воздухе  гигантскую дугу,  неумолимо надвигаясь на Николая где-то на высоте его груди.
- Падай! Падай! - наш с Серёгой двухголосый вопль слышен был, наверное, в Ревде, но замешкавшийся, а может, оторопевший Николай успел только начать движение...
        Звука удара не было, и задело Николая, казалось, совсем чуть, но он отлетел в сторону и изломанно застыл на снегу тряпичной куклой.