Страдание, само собой, существует.
Оно открыто и запредельно,
оно и впрямь таково, чем является
в статуе красноречивой.
Вне утверждения и отрицания
живется вечно искусству чудному,
где схвачено происходящее
в суровой бронзе очарования.
Но что же делать живому чувству -
страданию, что ускользает
в сознание прошлого страдания,
туда, где оно не такое глубинное.
Живое не может явиться портретом;
едва касаясь меня крылами,
страдание взлетает и вновь мгновенно
пронзает сердце и снова прячется
в мое сознание неким объектом.
Как я хотел бы схватить страдание
и быть им самим - живым страданием,
изведать полностью, по-настоящему!
Полюбоваться, покрасоваться.
А я что делаю? Кому-то жалуюсь,
стону от жалости и простираю
зачем-то руки, изображая
все ту же статую для сострадания.
Мое страдание лишь тем страдает,
что не является - небытием все тем же
того, чем истинно оно является,
того, что чуть меня коснувшись,
моим сознанием уничтожается
в объект сознания - тот, который
в-себе явился портретом, вещью.
Меня там нет. Я словоохотлив,
но идеал для меня - молчание.
И вот себе говорю: раздавлен
страданием и сам в ответе
за это горе и, не желая,
хочу его; и нет охоты
при всем желании его присвоить.
Меня терзает его отсутствие -
немого, недвижного страдания,
всецело личного, недоступного.
Скользнувшего в Ничто - сознание.
Оно же есть недостающее
в присутствии застывшего
в красноречивой маске горя.
"Гори, страдание!" (Впрямь, Маргарита!)
Страдание - вещь! - существует,
оно открыто и трансцендентно.
------------------------------
Мы показали: Ничто - сознанию -
недостает вещества событий.
А миру вещей и событий
так не хватает Ничто - сознания.