Он дал Пушкину портрет,
Что Кипренский, лучше нет!
Снова занят Гончаровым. Не скажу, что очарован,
Но меж Пушкиным и мной стал Иван глухой стеной.
Пишет нудно, но правдиво, усмехаюсь: то-то диво,
Он калёный был орех, его слог-и смех, и грех!
Так и сыплет всё, что видит, пишет жизнь и не предвидит,
В путешествиях, в пыли ему снились корабли.
Не случайно жив Обломов, когда тихо-мирно, томно
Хлеб жуют и долго спят, небо медленно коптят.
Тем провинция живёт, тешит чрево, ест и пьёт.
Почитает все чины, бережётся сатаны.
Все сословия довольны, губернаторы фривольны.
В помещениях у них всё в шелках, а как без них.
Так дворянство проживало, а Россия выживала
От войны и до войны, в блеске славы, нет вины,
Что гусар в разгулах был, честь и совесть не пропил.
Но для многих мир иной, в кругосветке расписной.
Вокруг Африки в морях стал писатель мой моряк.
Близок к смерти он бывал, но корабль выплывал
Из штормов и меж мелей. В экипаже веселей.
С морем скоро он простился и к пенатам возвратился.
Сухопутьем чрез Якутск, вдоль по Лене и в Иркутск.
С декабристами встречался, с Муравьёвым обнимался.
Всю Сибирь преодолел, не замёрз, не околел.
Из Москвы до Петербурга поезд мчал: сменил каурку.
От Сибири и морей так устал, домой скорей.
В одинокую берлогу и за стол, писать трилогу.
Столько враз он испытал, от того мудрёней стал.
И на том ему спасибо, мир открыл, который видел.
21 июля 2013 Х.В.