Деревенька моя, где увидел я солнце когда-то,
Не была стародавней, как многие села у нас.
И гласила молва, что в года Николая Солдата
Это все было полем, где брали зайчишек подчас.
А деревня была на изгибе той речки Старинки,
Что текла невдали, пропадая за всякой травой.
И сидели там предки, плели норота и корзинки
И посилыю тянули крестьянский свой гуж вековой.
И струилась речонка, скрываясь в густейшей осоке,
Заплывая трясиной, гудя чумовым комарьем.
И сидели там предки, как древле святые пророки,
Поневоле постясь на скудеющем бреге своем.
А река заплывала – и глохла в корнях ивняковых,
А вода протухала – и землю брала на измор.
И примерно в тот год, что окстил Николая Второго,
Деревенька снялась – и взошла на соседний бугор.
Только там размещались не те уже курьи избенки,
А высокие избы со звоном проструганных слег.
У резных палисадов кудахтали бойкие женки,
Заливались гармошки у наших базарных телег.
Зарождались иные, пока ещё смутные Веды,
Сапоги и поддевки, задорный картуз и пиджак.
И на свет появлялись мои уже бабки и деды,
А мой прадед Семен выходил с молочком на большак.
А года проносились, а с ними созвездья и тучи,
И за новым рассветом другой поднимался рассвет.
И отцовская сабля промчалась сквозь долы и кручи –
И старинную волость сменила на мой сельсовет.
И запомнилось детство со звоном отцовских рессорок,
И забрезжила юность в каких-то пророческих снах.
А года пронеслись – и забыл я отцовский пригорок,
Да и сам тот пригорок – давно уже пепел и прах.
А Земля все летит, распускаясь хвостами столетий,
Засыпая золой уже кудри моих сыновей.
И приидут потомки – и сядут на новой планете –
И не вспомнят о нас, упокоенных в персти своей.
1982