Лихолетье. 1921 год

Николай Тряпкин
Эти страшные дни моего не коснулись сознанья,
Ибо возраст младенца – счастливейший возраст людской.
И в меня эта быль заронилась вот этим сказаньем,
Что напела мне мать, насказала давнишней порой.

Эти страшные дни! Эти грозные, вечные годы!
Просыпайся же, песня! И с нами спеши на подъем:
В половецких степях пролетают отцовские взводы.
О геройская Русь! Далеко ты еси за холмом.

В половецких степях... А у нас тут, голодные в доску,
Только воют собаки у дедовских старых дворов.
И голодная бабка суёт мне колючую соску
Из овсяной мякины, изъятой у бедных коров.

Впрочем – где там коровы! То – к рифме здесь только, для склада.
А за пряслом у деда – всего лишь пеструха одна,
Да и то скоро сдохнет от смертного нашего глада,
От звенящего хлада, пронзившего землю до дна.

Роковая зима! А за нею – горючее лето.
Озимые померзли. А ярь превратилась в труху.
Изводился мой дед, уходя на добычу с рассвета,
Холодея за внука, дрожа за больную сноху.

Изводился мой дед, уходил на любую подёнку
И за каждую корку стелился у чьих-то дверей:
Заручить бы её! Принести бы гостинец внучонку!
А уж тот – поджидал и закликивал: «Деда, скорей!»

А уж «деда» и сам на последнем держался дыханье –
Только скрип мослаков да вороний отлив бороды.
Эти грозные дни моего не коснулись сознанья,
Только сердце замрет перед призраком лютой беды.

Только вещая песня, как дух, вознесется из мрака
И воздымет меня перед ликом отцов и детей.
И храню я в себе, словно корень святейшего злака,
Эту вечную память – завет колыбели моей.

А родитель стоял за холмами тех вежей советских
И в лавине кричал: «Да не сгинет Советская власть!»
И на красном коне он топтал узденей половецких,
И звенящая пика летела в змеиную пасть.

Роковая зима. А за нею горючее лето.
Только скрип мослаков. Да вороний отлив бороды.
И стоишь ты, мой дед, заслонив своей грудью полсвета,
Защищая меня от скрипучей травы-лебеды.

Это было – как миф. Это было в ту самую пору,
Когда я ещё спал – и не ведал ни яви, ни снов.
О геройская Русь! На крутую всходила ты гору.
Занималась заря. Это был уже мой Часослов.

1982