ТАТЬЯНА БЕК. Нищая сила. — “Знамя”, 1994, № 9.
Поэтическая книга в журнале — явление уже привычное. Хотя, конечно, не
совсем естественное: ритм, задаваемый журналом, позволяет прочитать
три-четыре стихотворения, выхватить строфы, строки. И отложить. С честной
надеждой вернуться, если позволит время, чтобы прочитать так, как этого
требует поэзия, — с вниманием исключительным и всепоглощающим.
Новая публикация Татьяны Бек не предвещала ничего неожиданного. В ряду
расчисленных светил у нее давно свое место. Для книги в журнале это самый
трудный случай: найти новое в старом мы обычно уже не надеемся.
Пробегая ее стихи в журнальном ритме, глаз отметил какие-то
“неправильности”, что-то не совпадающее с привычным “имиджем”. Насторожило
уже первое стихотворение — каким-то рыдающим ритмом, чем-то
незащищенно-женским, бабьим. Дальше — больше.
...настигшее время,
непонятными флагами рея,
только в нем говорит — не во мне,
в звероватой блажной воркотне.
Действительно, ощущение для Татьяны Бек непривычное: центр тяжести времени
оказался смещенным настолько, что она впервые ощутила себя вне его, — не
бегущей по волнам снисходительно-улыбчивой покорительницей стихии, но — увы!
— рядовой купальщицей, застигнутой штормом и увлекаемой ко дну вдруг
осатаневшим житейским морем. “Жизнь заплутала, и дух изнемог” — это
признание в ее устах дорогого стоит. Натура гордая, брезгующая жалостью — и
собственной, и к себе, тем не менее все же не выдерживает — “притворяться
еще стыдней”.
В этой жизни, где грохот металла
Воцарился, траву не любя, —
Я лгала, и следы заметала,
И годами таила себя.
И, старея от этих усилий,
Надевала личину с утра.
...Все равно вы меня раскусили,
Потому что я ваша сестра.
Обретение родства с миром — неприлично-обнажающего, мучительно-стыдного, но
все же спасительного родства (пусть погибель, но вместе!) — вот содержание
новой книги Т. Бек. Именно в этом родстве и таится “нищая сила”, которая
приходит, как второе дыхание.
Любовь-страдание — это, конечно, тоже для сильных, отважно бросающихся в
пучину и все же выплывающих к берегу.
О, любовь
меня
сделала
выше:
Опрокинула, смяла, простерла,
Разорила (читай — одарила),
Укротила (читай — укрепила)...
Иногда кажется, что Т. Бек заложница своей силы. Истоки ее сегодняшних
побед-поражений — в прошлом, которое ни замолчать, ни выговорить до конца.
“Отец беспризорник в четырнадцать лет, а маму растили в детдоме”. “Родители!
— бедные дети мои”, — этим восклицанием, где материнство словно повернуто
вспять и замыкается обреченно на родителях, о времени сказано больше, чем в
ином романе. Любая утечка любви долго аукается в поколениях. А за всем этим
сиротством и безлюбовьем — родина, “страна порош, страна параш”, “узорчатая,
как змея, и смертоносная, и злая”.
“Нищая сила” — в сущности, пьеса из двадцати двух стихотворений-монологов,
продиктованных чувством, вольно выплеснутых и прочно отлитых. Время и Россия
— действующие в ней лица. Трагедия личности резонирует с трагедией страны.
Да, “мираж надолго”, но не навеки. Страна так же поднимется, как и героиня,
— “смертельную хворь одолев”.
“Выше, резче, в небосвод,
Прочь от мира нуворишей —
Рощею отговорившей
Или тающим над крышей
Дымом!” Но — сжимаю рот:
— Я не лишний, я не бывший,
Я действительный народ!
Возвращенные в историю, мы окунаемся в сегодняшнее время, как в мощный
проявитель: оно способствует воплощению уже вызревшей сути.
Новый мир,1995, 6