На ворохах сена две дюжины разведчиков в шинелях, в душегрейках, в ватных штанах спали вокруг русской печки. Крыша в хате выгорела, и от открытого неба веяло осенним холодком. У печного угла примостились боевые подружки, они держались особняком среди мужчин. Вдруг в предутреннем безмолвии еле послышался тонкий голосок Зиночки: «Наташ, пойдём». Девушки, заранее договорившись ночью в одиночку не выходить, бесшумно растворялись в дверном проёме… Так же на цыпочках, как мышки, проникали обратно в хату с уцелевшими стенами, ложились рядом с сослуживцами. Их не покидала надежда, что ребята спали мертвецки, ничего не слышали…
«Наташ, пойдём…» – те же слова звучали в предутреннем царстве покоя и на другую ночь. Девушки испытывали большие неудобства на войне по поводу личной гигиены (вокруг одни мужчины), но пуще всего они стеснялись вслух признаться в этом… такое воспитание…
Третья ночь без канонады на фронте. От печи распространялось приятное тепло, как обычно взвод разведчиков дружно улёгся на ночлег. Но когда, ближе к утру, Зиночка только позвала: «Наташ…» Тут же раздался хор грубых басистых голосов: «Наташа, пойдём. Пойдём, Наташа… ты меня слышишь, приём…» Это прозвучало для девушек настолько неожиданно, что они испытали нервный шок: значит, мужики всё слышали, и только притворялись сладко спящими. Наташа от смущения покраснела (хорошо, что темно), Зиночка слова не могла выговорить от стыда. А мужики ехидно хихикали, черти бесстыжие. Взволнованная Наташа рявкнула: «Никуда я не пойду.» Девушкам стало так неудобно, что они боялись даже лишний раз пошевелиться. Издевательские хихиканья не утихали. Всех успокоил властный голос командира взвода: «Прекратить смех! Девочки, не обращайте на нас внимания. Мы же вас любим, Наташенька, проводи Зинулю…»
Записано со слов фронтовички
Натальи Владимировны Малышевой