Двор моего детства учил самостоятельности.
Мерилом и символом самостоятельности был ключ от квартиры, висящий на шее на выцветшей тесемке. Обладатель мерила заходил домой , когда хотел, напутствуемый просьбами "Вынеси попить!", и возвращался, неся домашнюю чашку с водопроводной водой. Топать обратно - относить чашку не хотелось, и потому она до вечера оставалась куковать на батарее под почтовыми ящиками. Такая красная в белый горошек на облезлой батарее. Ага.
Просить воды у тех, чьи родители были дома, считалось бесперспективным, ибо "Не могу - меня сразу загонят!"
А уж если кто-то взрослый из шланга поливал свой "огород" - маленький палисадничек перед подъездом, тут уж мучает жажда - не мучает: "Дядь Юр, можно попить?" И так человек пятнадцать по очереди. А дядя Юра - ничего:"Ишь, запалились!" И вода ничего - "из-под крана", не фильтрованная, не кипяченая. Вкуууусная!
Достигающим уровня самостоятельности, кроме прочего, полагались деньги на ежедневные покупки (хлеб/лепешки, молоко, картошка - да, всё, чем питалась семья, за исключением , пожалуй,мяса). Мясо доставалось взрослыми.
На сдачу можно было купить двадцатикопеечного мороженого или псевдожвачку "Ну, погоди", из которой не получалось надуть пузырь. Батон ( о, это теплое хрустящее ароматное чудо!) по дороге домой полагалось обгрызть. Хлебную горбушку можно было выносить из квартиры в двух вариантах: натертой чесноком или посыпанной сахаром-песком. Ммммм!
Иногда на повозке, запряженной грустной вороной лошадкой, прикатывал Шара-Бара. Он был старым костлявым узбеком в засаленном чапане и серой тюбетейке. Он никогда не улыбался и не говорил по-русски. Въезжая во двор, он хрипло кричал "Шара-бара", и через минуту арба, как морской камень - гребешками, облеплялась разнокалиберной детворой. Шара-Бара был немыслимо богат: в его деревянном ящике хранились разноцветные шарики на тонких резинках, каучуковые мячи, "голые" и обшитые бархатной тканью; переводные картинки, пистоны, невероятно притягательные леденцы на палочках, какие-то совершенно волшебные лоскутки и вертушки из блестящей бумаги. Хозяин сокровищницы хотел немногого: наши сэкономленные монетки или пустые бутылки перекочевывали к нему в повозку, лошадка смешно прихлопывала ушами и трогалась в путь по знойному микрорайону. А счастливые покупатели наслаждались трехметровым отпрыгом каучука от асфальта или долбили по пистонной ленте булыжниками ( какие пистолеты?!). Самые самостоятельные, немного рисуясь, поедали зеленых и красных петушков и без зазрения совести преувеличивали вкусовые достоинства поедаемого. Несамостоятельным ( гуляющим с мамами или под присмотром из окна) детям покупка этих доморощенных сладостей была строжайше запрещена и прямо сказано, что петушки так заманчиво блестят потому, что Шара-Бара их предварительно облизывает.
Моя старшая подруга Ника была старше меня всего на два года. Два года! Бездонная пропасть, Марианский желоб, разрыв временного континиума, а не два года. У Ники был ключ на шнурке, авоська с клеенчатым кошелечком и старший брат. И во всех играх серьезная, по-взрослому мало говорящая Ника возилась с малышней, как воспитательница детского сада: завязывала шнурки, обмывала разбитые коленки водой из арыка, прикладывала чистый лист подорожника, водила "в-зад-дом" по делам острой необходимости. Мамы-наседки могли смело отлучиться, если в песочнице царствовала красивая светловолосая Ника. Лично меня она научила правильно делать куличи и аккуратно рыть ходы в построенных песочных домах . И это знание я берегу до сих пор.
А еще я помню, как однажды, во время землетрясения ,по подъездной лестнице почти безмолвно несся поток жильцов в халатах, семейных трусах и ночных рубашках. (Вот говорят же: стойте в поясе жесткости, ан нет, как люстры закачаются - страх выпихивает людей из квартир. Хотя лестничные пролеты при больших баллах , это все знают,складываются первыми). Помню себя в одеяле у мамы на руках. Помню Нику с братом без обуви - выбежали сами со своего четвертого этажа в трусах, майках и носках. Сами, потому что родители , спокойно оставив детей дома, поехали в театр. Кто ж знал, что тряхнет?! Подземные толчки закончились, народ расходился досыпать - завтра на работу, и Ника помахала мне носками - наверное, сняла, чтобы не пачкать окончательно.
Мы росли вместе, даже тогда, когда нас развозили в разные города и страны. Писали письма. Трогательные, с первыми стихами.
А школу , так случилось, заканчивали одну. Помню Нику на ее Последнем звонке: хрупкая, светловолосая, серьезная королева нашего детства.
Мы и сейчас переписываемся. Совсем редко. Ника стала врачом-реаниматологом. Настоящим профессионалом, спасающим человеческие жизни.