Петербург
Геннадий МОРОЗОВ
СЛОВО
Две тысячи восьмой от Рождества Христова…
Спаситель! Я молюсь… Ты мне доверил Слово
Животворящее… Я им делиться рад.
Оно исполнено целительною силой,
Нет для него запретов и преград.
Оно смиряет гнев, но чаще дух унылый.
О, Слово! Ты опора и порыв,
Блеснувшая вершина… И обрыв,
Спасительный поток полуденного света.
И зыбкий отзвук ливневого лета.
Едва проснусь – оно меня зовёт
К земным делам… Ну, здравствуй, огород!
Поверишь ли – сегодня среди дня –
Сверкнувшей рыбкой С л о в о от меня
Вдруг ускользнуло… Притаилось где-то.
Но вспых его духовного огня
Не гас во мне, хоть и кончалось лето.
2008, Касимов
* * *
Блистаньем рос – дивит нас лето,
Сквозным пространством – синева.
Ну а тоску – зеленым цветом
Целит заречная трава.
Весь луг – в ромашковом уборе,
Как будто праздничный букет,
На распахнувшемся просторе,
Нас окружавшем столько лет!
Там, где осока и болотцы –
Толклись комарики-сиротцы.
Цветные бабочки, порхая,
Вились над лугом точно пух.
И розоватость Иван-чая
Вбирал в себя мой дрёмный дух.
А по ночам, в лучах Венеры,
Неясные сияли сферы,
Мерцая, как твоё лицо…
И Гласы Православной Веры
Мне слал Господь… как письмецо.
* * *
Зазеленели озими,
А день сухой, как лён.
Дыханьем ранней осени
Орешник опалён.
Давно трава покошена,
Поблёкла синева.
Простые и хорошие
Поют во мне слова.
Поют они и радуют
Сверкающий денёк…
Берёзовая радуга
Разлита между строк.
Цветистая, незримая,
Рассей печаль-тоску…
А ты, моя любимая,
Скорей вбегай в строку!
Мне почему-то верится –
Вбежишь ты босичком.
И волосы растреплются,
А сисечки – торчком!
Во мне – сплошное крошево…
А ты? Ты вся – дивьё!
Ты добрая, хорошая,
Ты просто – ё-моё!!!
Скажи, какими чарами
Пленила душу, ум?
Что стал я – странным «чайником»…
В башке шурум-бурум.
В стихах поблёкли образы,
Их прозаичен вид,
Как пьяницы тверёзые,
Хоть всклень стакан налит.
А в нём такое зелие!
Какое? Не пойму:
Печаль, тоска, веселие,
Любовное томление?
И всё в дыму… в дыму.
* * *
Памяти Юрия Кузнецова
Я помню Юру Кузнецова
Задумчивым и молодым.
Его живительное слово
Мерцало облаком над ним.
Мелькали рюмки, стопки, вилки…
А он читал стихи баском.
Опорожнённые бутылки
Теснясь, толпились под столом.
Его влекла не водка… Лира!
И был от нас он – далеко…
Мысль покидала бренность мира –
И воспаряла высоко.
Самих себя мы забывали…
И зов поэзии вкусив –
Его метафоры взмывали!
Клубясь, слоился древний миф.
Струились образы… как реки.
Являли облик мудреца
Его припухнувшие веки
И нервность бледного лица.
И в Цэдээловском * бедламе
Табачный дым свивался в жгут…
И кузнецовскими словами
Объят был воздух тех минут.
Они к призывам не взывали,
А к покаянью и мольбе.
И тайно нас не искушали,
Но были сами по себе.
В них вспыхивала светосила,
Побег из мрачной пустоты
Туда, куда душа просила,
Узрев смертельные черты
Иного мира, запределья,
Где подсознанье знать дает,
О том, что кончен век безверья,
Что жаждет веровать народ.
Он знал, он знал, творец суровый,
Что счастье – ветер, слава – дым…
И поэтическое слово
Мерцало облаком над ним.
* Имеется в виду Центральный Дом
литераторов в Москве (ЦДЛ).
ПОЛЯ-ПУСТЫРИ
Как передать мне посредством стиха
Хищную поступь прогресса?
…Ветер мятётся и туч вороха
Чешет гребёнкою леса.
Тихо войду в светлый сумрак его,
Встану у летней берёзы…
Снова почувствую, как глубоко
Прячет душа мои слёзы.
Там у меня запеклось всё внутри –
И не выходит наружу:
Боль за родные поля-пустыри,
Где даже ворон не кружит.
Здесь я и сам, как последний изгой!
Мысли и чувства – унылы.
Поле – что кладбище… Вечный покой…
Стали холмы… как могилы.
Боже! Взываю: втолкуй, научи.
Стопы свои к нам направи.
В души нам, Боже, всё громче стучи!
Родину нашу – восстави!
Нет, не такою, какая была
Лет девяносто с лишочком…
Зря что ли бухала в колокола,
Синим махала платочком?
Нынче в Отчизне – упадок, разор,
Смерк её взгляд голубиный.
Правда есть малой надежды зазор –
Дух оживить в ней былинный.
Я не безбожник! Я церковь твою
Редко, но посещаю.
Сирым и нищим я там подаю.
Падшим – сердечно прощаю.
Родина! Видя полей твоих вид,
Грешен, в унынье впадаю…
Может меня тоже кто-то простит?
Кто же он… «кто-то»? – Не знаю.
Знаю одно: есть надежды зазор –
Выход из кризиса то есть…
Чтобы не скорбь просветляла мой взор,
А у я з в л ё н н а я совесть.
БУНИН В ПАРИЖЕ
Ледяная ночь, мистраль…
И. Бунин
Идёт снегопад над Парижем…
Стих натиск мистральных ветров.
И вспомнились Бунину лыжи,
Позвякиванье коньков,
И скрипы каретных полозьев,
И машистый бег рысака,
И бор, что заснежен и грозен,
Где леший блажит у пенька:
Дурачится, хамски хохочет
И топает ножкой резво.
Всклокоченно хохлясь, что кочет –
Он гребнем трясёт боево.
Печалиться Бунин: «Доколе
Мне мысленно жаться к леску
Орловскому… Русское поле
Сними, как удавку тоску
С души моей… Гнёт меня, губит…»
Но даже друзьям ни гугу
О том, как он зимушку любит,
С барахтаньем в мягком снегу.
Он помнит, как снежною пылью
Искрят перехлестья ветвей.
И то, как пленяли в распыле
И Святки и снеговей.
Лицо леденило от стыни,
А сиверко дул всё свежей…
Но стало всё это отныне
Из области миражей.
В простор виртуальный, миражный,
На голос Руси бедолажной
Сбежать бы! Не стрельнут авось?
Но жить там опасно и страшно,
Где власти с народом поврозь».
А снежная навись всё ниже…
Авто и толпа – не пройти.
Предзимним любуясь Парижем,
Он шепчет: «Россия, прости,
Что бросил тебя, не вернулся…
Я, как в летаргическом сне
Всё сплю… Я ещё не проснулся.
А то, что с тобой разминулся,
Парижу – не больно, а – мне…».
* * *
Зачем тебя я соблазнял
И предлагал прилечь? –
Ведь я уже заране знал:
Игра не стоит свеч.
Была собой ты хороша –
Диковинная стать!
Металась грешная душа
И обостряла страсть.
И зрел во мне утробный крик,
А мысль давала сбой…
В тот миг, бледнеющий твой лик,
Сиял передо мной.
Тебя хотел я силой взять!
Подумал, а на кой?
Сто раз целованную прядь
Поглаживал рукой.
Себя я сдерживал, как мог,
У роковой черты…
Мой затяжной и нервный вздрог
Гасить пыталась ты:
Улыбкой, жестом… Разговор
Хотела завести.
Меж тем, как твой смятенный взор,
Отрезал все пути.
Он даже подступы к тебе
Тот странный взор пресёк…
Не так ли тени на тропе
Ложатся поперёк?
Не обойти, не обогнуть,
Не перепрыгнуть их.
И гиблым кажется тот путь,
Когда идешь средь них.
* * *
На небушке нет и просвета,
Но все же я солнышка жду…
Какое дождливое лето
Нам выпало в этом году!
Сегодня проснулся на зорьке,
Окно распахнул, удивясь:
Дождинок дрожащие дольки
На ветках сверкают, искрясь.
Сыры и заборы и крыши,
Ворота, калитки, плетни…
Обильная сырь есть и выше,
Ты только на небо взгляни.
Оно и волнисто и влажно
И переливчато…Да!
И очень похожа на бражно
В пузатенькой кадке вода.
Ты черпаешь воду для стирки
Из кадки тяжелым ковшом…
Кудряшки на милом затылке
Дрожат… И мне так хорошо
Смотреть, как ловка ты в работе
И как ты в движеньях шустра!
На чистой лирической ноте
Мне славить тебя бы… Игра
Вся жизнь наша… Но не актёркой
Ты родилася на свет…
О, жизнь! Ты, как ржавая тёрка,
Жестокая… Удержу нет!
С доскою сравнима стиральной
И с тёркой! Ещё повторюсь:
Прекрасной, нервозной, скандальной
И холеричной… Дивлюсь!
Я в ней столько лет с тобой прожил,
Ее, как тебя, полюбя.
И ты на неё так похожа,
Как, впрочем, она на тебя.
ПРИХОД ЗИМЫ
Зови, касимовская глушь,
Чаруй, волнуй, томи, как прежде.
И приближеньем лютых стуж
Напомни мне о первоснежье.
Да, скоро, скоро первый снег
Виясь-искрясь падёт на землю.
И гомон праздничных утех
Мой дух и плоть мою объемлют.
И станет мне легко-легко!
Уютен быт родного дома.
Томится в печке молоко…
И лень и сладкая истома
Одолевают… Дремлем мы.
Дыханье близкое зимы
Уже почувствовали лужи.
Их оковал ночной ледок…
Пришёл предзимья жёсткий срок –
Предвестник близящейся стужи.
Но зимка – не пугает нас:
Есть электричество и газ,
Есть – индивидуальная –
Постелюшка двуспальная.
Без всяких фокусов, затей
На ней мы делаем детей.
Лишь зимка начинается –
У нас всё получается.
И так – давай до старости,
Все эти плотски сладости
Вкусим с тобою мы,
Чтоб всякий раз был радостен
В наш край приход зимы.
* * *
Светлане Молевой
Тайной веет от русских стихов…
Света пишет их…Дивное дело!
И до третьих не спит петухов…
Вон окно ее зарозовело.
Она робко подходит к столу,
На тетрадку смотрит пугливо –
Её тянет в лиловую мглу,
То к Неве, то к заливу.
У залива замашки лихи,
А история знаменита.
Прорастают зеленые мхи
Сквозь холодные сколы гранита.
Зеленеют! Пытаются жить.
Как и мы – приживутся не скоро.
Только этим, увы, не смутить
Ледяного морского простора.
Даже дни здесь – наследники мглы.
Ночи белые – признак недуга…
Невских волн штормовые валы
То и дело толкают друг друга.
Что толкаетесь – русло тесно?
Обалдели от одури-дури?
От того, что Светланы окно
Распахнулось – и блещет в лазури,
Отражая поблёкший газон,
Гребни пенных, разъяренных волн,
Город-парусник, пасынок бури?!
Ветры вздули его паруса,
Что на арку Растрелли похожи.
Труб подзорных сверкают глаза,
Басовито сипят голоса
Бомбардирщиков… Пьяные рожи!
Что ещё там, на тонком стекле
Отражается: шпиль колокольный?
Кто там бродит дорогой окольной,
Как песчинка в космической мгле?
Чья там баба летит на метле,
Не моя ли, по прихоти вольной?
Было? Не было? – Знать не дано…
Всё былое нам кажется странным,
Стёртой плёнкой немого кино…
Ты ослеп! Вынь из глаза бревно.
Крикни в Прошлое: «Браво! Осанна!»
…Но захлопнулось плотно окно
Перед носом твоим… О, Светлана!
1983
* * *
Нет, не даёт весна отсрочку
Зиме, чья стужа, как ожог.
В мою лирическую строчку
Влетает мартовский снежок.
Упав с небе с – в ладонях тает,
Как таял много, много раз.
И ничего снежок не знает
О молодом сиянье глаз.
Я ничего не знаю тоже,
Но удивляюсь тем глазам,
Что в душу мне глядят всё строже,
А я… гляжу по сторонам.
«Глаза, глаза! – бубню я глухо.
Снежок порхает легче пуха.
При нём сиять вам каково?
Что вас томит: смятенье духа,
Иль жаркой плоти торжество?!»
* * *
Какая глушь! Какая тишь!
Боишься шелохнуться…
Оцепенев, во тьму глядишь
И слышишь: шепчется камыш
С волною… Стебли гнутся.
Туманец бродит по стерне.
И не пылит дорога…
Дрожа, льнет облако к луне.
Льнет смолка липкая к сосне,
Влажнеет сухость лога.
При звездном светится огне
Большая шапка стога.
Краснеют прутья лозняка,
Желтеют оползни песка,
А лунный свет дробится…
Изнанка влажного листка
Рябит и серебрится.
Смерть не приемлет жизнь ростка,
Хоть к этому стремится.
А дух мой, коим я влеком,
Под сферою небесной,
Как в детском, дивном сне цветном –
Он то порхает ветерком,
То бабочкой над бездной.
* * *
Вот-вот рассвет сквозь мглу пробьется –
И распахнется небосвод.
И лед, как склянка, разобьется.
И воды вырвутся вперед.
А небо как бы чуть качнётся…
Стрижи заложат виражи.
Внутри вдруг что-то оборвется –
И я пойму: порыв души.
И мне, смятенному, неймется –
В глубинку рвусь я, где придется
Копать, косить, колоть дрова,
Водицу черпать из колодца…
Лукавый критик ухмыльнется:
«Здесь стихотворцу достается
Набор из рифм: «трава – дрова».
Ты критик прав, но лишь отчасти…
Ужель всерьез приму за счастье
Литературные труды,
Прияв небесное причастье
От ветра, солнца и воды.
Светило! Тень земли оттисни
На облаке, где дух мой виснет,
Явив земле напевный звук,
Чтоб укрепились скрепы жизни,
А чувство личное к Отчизне
Не угнетало, как недуг.