Это узаконенное чувство преследует меня своей вкрадчивой тоской и я не решусь назвать такое красивое и торжественное имя – тоска. Это вампирическое и эгоистическое чувство, что где-то даже стыдно, а грусть всегда внушает мне унизительное преклонение, похожее на уважение.
НЕкогда я испытывала её, знала досаду, я знала скуку, от которой хочется лезть в окно.
А теперь эта грусть мягко, шелковисто обволакивает меня и отчуждает от других. Мои наклонности приручают меня с этим жить. Всегда думалось, что мои надкрылья, пусть они скромно будут так называться, это великий труд, песня и неуправляемая стихия, но это ошибка, это всего лишь жизнь, бытовуха. Жизнерадостность и привлекательность, беспечность и увлечённость играют порой дурную шутку как с нечто средней обанкротившейся в Москве девицей, где, то, что мы называем складом ума, скорее можно назвать спадом ума.
Беспечность и искания чувственности, искания развлечения сердца, жизнь одним днём впечатлений, щедрость и доброта, наряду с беспечным смехом и краткой весёлостью, может занести нас в тупик. Находясь в том возрасте, когда верность прельщает, я увидела срам человеческий –параллельную любовницу, страшную, как жизнь моя – плечи – сажень, достойные метательнице молота, попка куринная, ноги Х-образные до неприличия, дженсуха копеечная, дежурный хвостик, который могут позволить себе в полевых условиях разве что, плечевые. Зная, при в сём при этом, что он может испытывать страсть ко мне и своеобразную нежность, возможно, неповторимую, это во мне вызвало рвоту. Вырвало от представления о низменной похоти неухоженной, недомытой даже не подмытой. И главное, что я уловила в той грязноватой любовнице, что верность, которую я блюла, как конченая дура, ей не грозит.
Не уж-то всё так плохо с ним теперь? Вспомнились жабы кислоокие, пиджачки безвкусные, нафталиновые из бабушкиного сундука, трещашие непристойной картавостью непотребы, что умудряются напрягать слух своими стишками-бреднями не только в салонах, но даже вне. Испытываю отвращение к физическому уродству невольно, просто по своей природе, в обществе людей, лишённых всякой внешней привлекательности, я испытываю какую-то неловкость, отчуждение. Их смирение перед тем, что они не могут нравится, представляется мне каким-то постыдным недугом, который они вуалируют по-разному, кто стишками, кто песенками, кто деятельностью кипучей, что на выходе получается мерзко, и все понимают, что как это жалостно. Ведь все мы добиваемся только одного - нравится.
Я сама упоённая собой до исступления от желания, разметавшись в постели, приглаживая свою идеальную талию и розовые соски, условно от наслаждения мастурбацией и ложного счастья, предамся сну. Не было бы его, не было бы этих дурацких мастурбаций - он там, я здесь без него, нужна разрядка без его ласковых рук.
Я на самом деле неподражаема. Если бы кто знал, какие планы я вынашиваю к утру. Я умираю рассказать всё, чтобы доказать до какой степени я неподражаема.
Небо было усеяно звёздами, Я смотрела от бессонницы в смутной надежде, что они начнут падать мне на голову безмозглую и будут бороздить моё пространство и тысячи цикад и котов будут петь свои песни. Я хочу спасти впечатления. И я их спасу.