соблазны... но откуда те соблазны... Из Русского Д

               
         
    ...соблазны… но откуда те соблазны?..
    Из нечисти приблудной кой-кого
    Знавали мы и прежде; их родство
    Лишь в том, что все умом и сердцем праздны,
    Проказливы, игривы, горячи,
    Все акробаты, плуты, трюкачи…
    
    Вот, помнится, один из гастролёров,
    Калиф на час… Тот был горазд умы
    Смущать! Всего-то с лета до зимы
    Пробыл, а сколько шуму, сколько споров
    Вокруг себя развёл!.. Почти старик,
    А пылу, а задору!.. Уж интриг
    В ту пору завязалось, уж и вдовых
    Сердец разбилось – страсть!.. И то сказать,
    Собою недурён, ни дать, ни взять –
    Жених для наших кумушек бедовых.
    Ещё не вовсе стар, как перст, один,
    Учитель!.. Тут, поди, не до седин,
    Такого-то карасика дурёхам
    На злат-крючок и лестно подсадить...
    Ну, тут пошла губерния ходить,
    Ну, тут он и взыграл живцом да жохом –
    Танцульки, посиделки на дому,
    Кому туман амурный, а кому
    Иным туманом душу закружило,
    И яд, как удалось установить,
    Как раз там и змеился: отравить
    Провинцию в намерениях  было –
    Провинцию почище, почестней...
    А заодно теории на ней
    Опробовать, как на бумаге белой.
    ***   
    Однажды я забрёл на огонёк...
     Какой там огонёк! Через порог
    Валили клубы дыма, угорелой
    От вольности и табака гурьбой
    Крутил он, как хотел, и был собой
    Хорош, слов нет, в ораторском запале:
    В глазах огонь, седая грива льва
    Откинута, вот-вот из рукава
    Повалят и заблещут звёзды в зале!..
    Он выл, жестикулируя, кричал
    О Силах, о Началах всех Начал,
    О юности, как силе разрушенья
    И творчества, о том, что всех в утиль
    Архонтов надо, юность – это стиль
    Атаки, авангарда, напряженья
    В крови, – во всем!.. И даже, мол, фашизм
    Страшон лишь как дрянной, расхожий «изм»,
    Но кроется за ним живой, природный
    Ритм утвержденья жизни и любви,
    Сверхсмысл Преображения, в крови
    Блуждающий, там обретёт исходный
    Ритм вознесенья к Сущности... Но как?
    О, тут поднакрутить он был мастак.
    Всего не вспомню, но ошеломил
    Меня и всех, я думаю, кто был
    В тот вечер хитромудрою химерой
    Учитель наш, иль оборотень... Он
    Поведал чуть не шёпотом, на тон
    Интимный перейдя, что нашей серой,
    Животной жизни ввек не перейти
    Рубеж безвидной смерти... Взаперти
    Мы все живём, во тьме, в земных оковах,
    А то, что солнце сверху нам дарит –
    Лишь крохи…. Униженье, мол, царит
    Во всех долинах наших и дубровах,
    Мол, дети солнца, солнца самого
    Отжимки цедим, только и всего,
    И униженье многовековое
    Сквозит в траве, в убоине, в зерне,
    И солнце наше только лишь вовне,
    А не внутри нас блещет, не живое,
    Но косное нам подано с небес
    Благодеянье... А в саду чудес,
    А в настоящей жизни мрак изринут,
    Там солнцем дышит человекобог
    Поскольку наконец-то изнемог
    В потоке света облик наш звериный,
    Там солнце – Царь! И все, кто там, внутри,
    Ему равнопрестольные цари,
    Там всё есть солнце, всякая частица
    Чиста, равносоставна, горяча,
    Там наша суть – и суть самого луча,
    Там нашей сутью солнышко лучится!
    Вот, вот где сила светобытия:
    Там, где и он и ты – есть ты и я.
    Но как достигнуть этого накала?
    Вопрос!..
    ***
    Тут он окинул взором зал
    Опешивший и видя, что пронзил
    Его эффектным выпадом, вдоль зала
    Пошел, как бы всезнанием дразня,
    Готовностью ответа... На меня
    Взгляд устремил внезапно, и весёлый
    Блеснул огонь из мутноватых глаз...
    – «Вот вы – ткнул пальцем – спрашиваю вас,
    Вы, как я вижу, человек тяжёлый,
    Но в юности ведь знали же вы пыл –
    В лопатках зуд и прорезанье крыл?..
    И, гад летучий, не дождясь ответа,
    Скользнул куда-то вбок,  и там вперил
    В девицу взор... И снова воспарил
    Над онемевшим залом: «Это, это
    Вопрос вопросов!..   Но ответ, ответ
    Подсказывает жизнь сама: поэт,
    Художник, музыкант в своём начале
    Врубают авангардный ритм, поздней
    Тускнеет стиль атаки, а за ней
    Идёт пора смиренья и печали.
    Но что ожгло, что нам дарило свет?
    Как правило – начало, первых лет
    Шедевры, ибо позднее смиренье,
    Утрата непосредственности, вздор
    Псевдоморали, рыцарский набор
    Монаха, полутрупа, а прозренье,
    А самый свет лишь там горел и звал
    Быть солнцем... Даже, кажется, бывал
    Им в самом деле, и его лучами
    Подпитаны все яркие слова,
    Все краски, звуки!.. Но молва... молва
    Гласит совсем иное, и бичами
    Морали загоняет в ночь, в кювет,
    В небытие блеснувший, было, свет:
    Мол, этот стиль опасен, агрессивен
    (Сам стиль, заметьте!), это, мол, фашизм,
    Всю эту дурь, весь этот атавизм
    Резон душить пока ещё пассивен
    И облечён в изящное, потом
    Он, в мир войдя, мир обратит в дурдом...
    Какая чепуха! Дурдом статичный
    Царит века, внедрив тот ход вещей,
    При коем правит бал седой Кащей,
    Вполне бессмертный, даже симпатичный,
    Умеренный в запросах здоровяк,
    Незлобный, рассудительный мертвяк,
    И всё живое, огненное, злое
    Здоровой злостью жизни он мертвит,
    Грядущий свет он тихо норовит
    Оборотить в утихшее былое,
    В холодное, приличное, во тьму
    Привычную и властную ему.
    Зачем? Сама же юность, отбесившись,
    Перебродив, уляжется на дно,
    Но огненное, чистое вино
    Там станет солнцем, здесь преобразившись...
    Так будем же как солнце!..» – Прописал
    Рецептик он… и долго блеял зал...
    
    А я внимал и думал: Правый Боже,
    Как попустил Ты этакую дрянь
    Смущать сердца неопытные?  Грянь,
    Да так, чтоб огнь и мраз прошли по коже,
    Чтоб перекрыл Твой глас весь этот бред!..
    Но глас не протрубил. Не грянул. Нет...