Здесь всё родное - стулья, утюги,
опрелые от недочётов быта.
Кран, подвывая, кормится с руки,
как воробьи с запястия Луки
клевали крошки несочтённой сыти.
И кажется, что если бы с озёр
сюда влетел неприручённый ветер,
то, выложив из мусора узор,
он понял обнажённых чувств позор
и на века уснул бы на паркете.
Мне, в общем-то, неинтересно знать,
что станет с этим местом много позже.
Здесь воцарится насекомых знать,
а пауков полуслепая рать
не будет различать, кто жив, кто отжил.
И я, казалось, сгинув впопыхах,
прикрыв глаза лукавой новой кличкой,
не разыщу своих следов впотьмах.
Но... чиркаю у старого окна
одной, ещё не отсыревшей, спичкой.