Жил-был кот.
Чертовски талантливый, но, не то чтобы ленивый, а, так скажем, жизнью обремененный.
Конечно, пока с мансарды своей на третьем этаже спустишься по обогреваемым полам на первый, пока сливочек выпьешь, ванну примешь, пока тебе маникюр-педикюр сделают, массаж задней левой, усы подкрутят, да и погладить все время норовят - устаешь ужасно!
А ему бы помечтать о бабочках, капельках росы, о феях там разных…
Задатки-то, в общем, не плохие были.
Можно сказать – романтик.
Но диван кожаный обогрет с такой любовью, да и ручка с золотым пером лежит на дубовом столе, поблескивает. Вот так он и рос от значимости в собственных глазах.
Позвольте, сейчас припомню, девятый год пошел как. И вырос бы! Гарантирую. Наполеон и рядом не валялся.
Только вот однажды, весной, его тишину, душевный покой, благостное умиротворение и философский взгляд на жизнь потревожили.
- Нет, позвольте, а кто это так вопит?!
Даже на высоте его размышлений был слышен ужасно неделикатный, грубый, можно сказать, дворовый лай соседского ротвейлера Цезаря, прервавший утреннюю медитацию.
Позвольте, я не представил вас – Юлий. Не Цезарь, конечно, но в прочем… Величественный и статный норвежский лесной.
- Да кто это там не унимается?!!
Приоткрыв свои малахитовые, Юлий все же взглянул за стеклянную гладь французского окна: напротив, тремя этажами ниже, вился Цезарь, распластывая лапы и брызгая слюной.
- Фи, как не эстетично!
В центре круговорота едва виднелась маленькая рыжая точка. Странно! Все девять лет никакие точки Юлия не беспокоили, не тревожили его привычный распорядок.
- А что, собственно, это могло бы быть?
И только эта, присущая всем романтикам, толика любопытства позволила Юлию предпринять действие. Спуститься не только на первый, но и выйти во двор – в мир, так сказать.
Капля с сосульки звонко ударила в лоб, но дело было сделано, мир звал и манил.
Рыжая точка немного увеличилась, хотя кружащий возле нее Цезарь разглядеть ничего не давал. Какая досада! Подойдя ближе, Юлий увидел кого-то рыжего, взъерошенного и пугливо мяукавшего.
- Позвольте, он чертовски похож на мое отражение в английском зеркале нижнего холла!
Юлий сел. Он первый раз в жизни, в своей девятилетней размеренной жизни, увидел подобного себе. И мир его – пошатнулся.
Он и представить себе не мог, что существуют ИНЫЕ! Иные, как он.
Цезарь продолжал кружение, но увидев краем глаза усевшегося, как вкопанного Юлия, замер. И уселся с другой стороны. Так они и сидели минут пять, созерцая теперь уже в полном покое рыжую точку, так изменившую их жизненный уклад.
Мысли Юлия утратили свою степенность. Они разгонялись, как недавний круговорот Цезаря.
- Я! Но маленький…
- Явно не Цезарь! (значит, ему не принадлежит).
- Тогда кому??
И теплое весеннее солнце, высушив каплю от первой сосульки, шепнуло:
- Он – твой!
И так как Юлий всегда оставался хозяином положения, он взял аккуратно (чтобы не испачкаться), рыжую точку за шиворот, и понес к себе, на мансарду третьего этажа.
То ли потому, что одинаковые должны жить вместе…
То ли дав Цезарю еще раз убедиться в собственной значимости…
То ли просто, просто так. Просто потому, что он – романтик!
А Цезарь, повиляв вслед хвостом, успокоился и пошел дальше охранять свою трехэтажную жизнь.