(Из цикла «О поэтах и поэзии»)
Решила записать несколько историй. Начну с себя, любимой.
Зашла сегодня в контакт и ужаснулась: на странице красуется видеозапись моего выступления в Мезени. В зал мы попали после экскурсии по городу, ветром и дождём побитые, от утренних причёсок осталось одно название. Собственно, и причёсок-то никаких не было: утро начиналось с панихиды по умершим писателям – в церковь ли наряжаться? Потом лишь на минуту успели заскочить в дом – положить подаренные священником книги, и сразу же отправились на экскурсию. Да и не думалось, если честно, о причёсках, много других мыслей навеяла Мезень. Даже во время выступления ещё была где-то далеко, то ли на берегах реки, то ли у личутинского дома…
Но сегодня посмотрела на себя со стороны – волосы висюльками, бесцветные, какой там «рыжий ореол», да ещё и вздыхаю на каждом слове. Позвонила Татьяне Полежаевой, излила тоску, посмеялись с ней над своими мечтами выглядеть королевами. Успокоилась, сижу у компьютера, что-то читаю.
Вдруг слышу стук в уличную дверь. Наверное, Валентина (соседка). Бросаю взгляд в окно: точно, она стоит у цветника. А у меня сегодня и посуда ещё не мыта, и вообще – день уборки. Кричу брату: «Кто там ещё? Сходи!» - Сама кидаюсь лихорадочно мыть посуду: пусть меня хоть в процессе застанет, обычно-то у меня всё к восьми убрано, а тут расслабилась, понимаешь…
- Там к тебе пришли, - кивает брат и невозмутимо возвращается на свой диван перед телевизором.
- Слава Богу, Валентина не зашла. И чего тогда ей надо? – думаю я, выскакивая на крыльцо в «лисапедках» и широченной, порозовевшей после стирки майке (постирав, просто положила её на минутку рядом с красным полотенцем, и вот, пожалуйста, результат - окрасилась). Вылетела,как есть: без лифчика, в старых шлёпках с оборвавшимися ремешками. Правда, волосы с утра забраны в хвост.
Выскакиваю и замираю: рядом с Валентиной, ближе к крыльцу стоят двое: женщина и мужчина. Вид спортивный, но одеты аккуратно, не чета мне.
- Вот ехали мимо из Североонежска, в гости, так решили заехать, познакомиться с нашей любимой поэтессой…
Я что-то невнятно пролепетала про уборку, извиняясь, изо всех сил прикрывая грудь руками – вот угораздило же. Они вскоре ушли, а я, ворвавшись в дом, первым делом выругала брата:
- И когда, наконец, забор сделаешь? На дом смотреть страшно.
Потом побежала звонить подругам, рассказывать о своём конфузе. Мельком глянула в зеркало: синяя с розовыми разводами майка болтается на мне, обнажая верхнюю часть загорелых сосков, выражение лица явно ненормальное. Поэтесса... Издержки славы, блин…
Иринка, однако, меня утешила:
- Ну, Оля, они теперь точно будут знать, что вышла ты из народа. Как все.