Не отпускает меня Поэт: читаю и начитаться не могу. Потрясает, ведет за собой в глубины своих поэм и насыщенных миниатюр… Вот и решил добавить еще одно сказание о Кедрине под названием «Миниатюрный Кедрин». Но эта миниатюрность так насыщена смыслами, образами, болью, что каждое слово хочется навечно в себя вписать, внести в реестр памяти, как пережитое самим.
* * *
Когда-то в сердце молодом,
Мечта о счастье пела звонко…
Теперь душа моя – как дом,
Откуда вынесли ребёнка.
А я земле мечту отдать
Всё не решаюсь, всё бунтую…
Так обезумевшая мать
Качает колыбель пустую.
(15 июня 1941 г.)
Что меня всегда в Кедрине поражает, так его Поэтическая Мастерская: нет никаких, кажется, мук слова! Срифмовано идеально, без единой глагольной рифмы! А эти два сравнения на восемь строк! Они же возвышают нас куда-то, в те дали, где царит некто, равный Баху…
И эта дата под стихами! Ясно что поэт уже чувствует ужас будущей войны, когда каждому придется забыть о своих мечтах, и уже видит обезумевших матерей… И всё – на поле из восьми строк!
БОГ
Скоро-скоро, в желтый час заката,
Лишь погаснет неба бирюза,
Я закрою жадные когда-то,
А теперь – усталые глаза.
И когда я стану перед богом,
Я скажу без трепета ему:
«Знаешь, боже, зла я делал много,
А добра, должно быть, никому.
Но смешно попасть мне черту в руки,
Чтобы он варил меня в котле:
Нет в аду такой кромешной муки,
Чтоб не знал я горше -- на земле!»
(10 июля 1942 г.)
Это, понятно, тон атеиста, но и человека, уже сотни раз слышавшего звон церковных колоколов, разрешенный Отцом народов. Горький юмор страдальца Господня, как сказали бы мы сегодня. И совершенная, святая правда о себе, как на исповеди: Грешен, мало делал добра! Большому Человеку всегда представляется, что еще ничего великого он не совершил.
И еще одно творение, которое действует на меня магически, сколько бы я ни читал его себе вслух. Не могу объяснить, в чем тайна такого воздействия. Может быть, именно в той же духовной чистоте Личности, которая вдруг открывает простую истину
(стихи без названия):
Оказалось, я не так уж молод:
Юность отшумела. Жизнь прошла.
До костей пронизывает холод,
Сердце замирает от тепла.
В час пирушки кажется хмельною
Даже рюмка слабого вина,
И коль шутит девушка со мною,
Всё мне вспоминается жена.
(1943)
А Поэту - 36! Наконец, последнее (хотя таких перлов у Поэта… !)
Уголёк.
Минуют дни незаметно.
Идут года не спеша…
Как искра, ждущая ветра,
Незримо зреет душа.
Когда налетевший ветер
Раздует искру в пожар.
Слепые люди заметят:
Не зря уголёк лежал!
(23 октября 1941 г.)
И еще раз обращу внимание на эту безупречную технику рифмовки, которая кажется суперсовременной: «незаметно – ветра» и двойник-перекличка: «ветер – заметят»… Это к тому же притча, причем с эзоповским выводом… И опять дивное сравнение!
Нет еще одно, честное слово – последнее!
Вино.
Слышал я сЫзмальства: ходят вдвоём
Горькое горюшко с горьким вином.
Как же им, горьким, вдвоём не идти,
Коль у обоих кривые пути?
Горькое горюшко тянет на дно,
Голову горькое кружит вино…
Что ж! Позабудем тоску и запьём,
Горькое горюшко горьким вином!
Странное дело: уму вопреки
Горькие врозь, они вместе – сладки.
(1937)
Опять голосом Кедрина плачет народ (он и до сих пор плачет да удивляется, как горькое становится сладким…) А год на дворе тот, страшный, который и заставляет пить горькую…. И после этого – терпеть такого «поэтишку»?!