Когда нечего делать, ты пишешь стихи,
Одна лишь проблема – седативное в венах.
Маленький мальчик в утробе войны:
внешнего мира и само-изменах,
само-пороках и само-обжорствах,
ставь свое плотское на красное сладкое,
маленький мальчик с зачатками солнца,
царь, Бог и сын,
с ведерком попкорна в кинотеатре.
Требуй достаточно, чтобы быть сильным:
фамильная слабость – играться с тетрадками.
В прятки играть: от людей, прочь из мира,
за стены, за плинтусы, кафель. И, ватками,
вытирая последствия само-укола
угрызения совести в слабые прутья:
синие, черные и виноградные.
Кто виноват, что ты взбаламутил
гладкую воду и окна квадратные.
Твои ароматы – заведомо сладкие,
заведомо кислые – ядра гранатные.
Падкие ноты на само-минуты, само-единства
и само собой – вместе.
Когда ты не пишешь – ты неизвестен.
Ни себе, ни всем этим, кто просят пороков,
кто хочет услышать про сплетения хромо. Сомнения в груди,
под названием сердце,
гематома в душе – это генов цепочка.
Целый мир не изменится от одной строчки.
Ты ставишь точки до пять утра. Ночью,
вставая, устало, с измятой постели,
проникая во влажное, хладное завтра.
Ты пишешь стихи, а кто-то в тетрадку.
Давай по порядку.
Пока телефоны стоят на зарядке,
руки вдоль тела, смотри, децибелы:
скачут оранжевым по потолку.
Скажи , толку от этого есть одному?
Прислушайся, пляшет мохнатое, сизое небо.
Разве ты не один? Разве ты один не был?
Белый – печаль у больных лейкемией,
белая нежность, пока вы живые.
Гробовая гроза за раскатами грома:
ты не умрешь, пока ты не дома.
Помни пространства, этап за этапом,
помни, как ты поднимался по трапу,
помни тропу, помни лес, помни детство.
Маленький мальчик в кино в красном кресле.