РЯДОМ С МАМОЙ
Жили мы на жалкую пенсию матери. Особенно не разъедались. Чего-то там вечно в нашем организме не хватало, а желудок, как господь Бог, наводил нас на это «что-то».
Помню Таню, сидящую на коленках на глиняной горочке возле крайнего дома на Байбузенко, дома Распоповых, и ковыряющую землю, – глинкой пробавлялась; помню Валю, слизывающую с печки сажу (вечно «копченая» сестренка!), вернее, обтирающую ее пальцами, а потом – пальцы в рот!
А я налегал на угольки. … Написал, и словно вновь захрустело на зубах сгоревшее дерево. Мама моя даже специально выставляла чугунок или кастрюльку с угольками.
Доходило до смешного.
Ребята зимой, в оттепель, или весной ставили снежных баб, ну и, как водится, подводили угольком бровки, втыкали уголечки вместо глаз, а на место носа вставляли морковку. И, бывало, в эти минуты меня как раз припирало насчет угольков в организме, чтобы нутряная печка теплилась. И воровал эти угольки у снежных баб. Был слегка бит или нет, не помню, но уносить ноги приходилось.
Густая теплая пыль на дороге… Много-много теплой золы под голыми нашими пятками… Мы «заряжали» ей бумажные пакеты, бросали их вверх, разбегались в стороны. Уже в воздухе струйки пыли выбивались светящимися мутновато-желтыми нитями, пакет часто не выдерживал разбегающийся на волю песок и он вспыхивал золотистым облачком еще вверху; но если ему удавалось добраться до земли в целости, то происходило маленькое «пиротехническое чудо» – взрывчик, как мы его называли. Добиться его и было нашей целью.
… Как пугает, настораживает тревожное затишье перед грозой! Всякий наблюдал чудовищные, страшные тучи (как из самых угнетающих снов): зловещая, глубокая, затаившая зло туча медленно подбирается к живому миру, заставляя его испуганно глядеть вверх, смущенно и боязливо съеживаться и искать какого-то убежища от этого грозного взгляда с небес.
И вот это пропитанное злобой и страшной силой существо начинает атаку на земной мир. По всему фронту облаков рождаются пенистые, ядовитые валы, которые стремительно движутся на вас, захватывая скоро весь горизонт. Сумасшедшие порывы ветра несут пыль, сор, гнут деревья, безжалостно выворачивая их руки.
Но странно! Живое уже не боится стихии: она обнаружила себя, перестала быть пугающей загадкой. Вот они – свинцовые валы! Вот они – освежающие, мощные, живые (!) порывы ветра. В движении бури уже есть что-то человеческое… Наконец, гребни добегают до края земли и все небо охватывает просветленно-серая пелена, которая обрушивает вниз потоки воды. В них неопытный младенец может и захлебнуться.
…Но не было в тот год освежающего ливня.
Отдельные крупные, твердые, как градины, тяжелые капли наделали дыр в пыли, сделали ее ноздреватой. Туча несла не дождь, а бурю. Но мы пока не ведали этого и продолжали набивать пылью наши взрывпакеты.
Первое, что я увидел, – задранные края толи на крыше дома Коблик. С крыш сносило на дорогу, в огороды случайно там оказавшиеся доски, куски шифера; срывало куски рубероида, выворачивало прогнившие доски. Вся улица будто встопорщилась, заголился ее подол; понесло кучи пыли и мусора.
Сережу Лупандина, что стоял, разинув рот на этакую невидаль, внезапно какая-то сила сорвала с места и помчала на забор. Он буквально шлепнулся в него, приклеился и вцепился ручонками за штакетник. Выбежал отец и стал отрывать его от забора. Сережка орал благим матом и никак не хотел расставаться с надежнейшей опорой. Наконец, отец унес его на руках домой.
Тут и нам сделалось по-настоящему страшно: летела черепица, в страшных завихрениях мчалась по дороге пыль, подскакивала в каком-то нелепом танце крыша дома Игнатовых (ее сбросит на огород). Мы сыпанули по домам.
Я помню открытую дверь на веранду, тревожную мать и опрокидывающееся от залетевшего вихря ведро с водой. А вот мать руками тянется к створкам окна, но они сами стремительно втягиваются воздушным провалом и громко хлопают, едва не ударив маму по рукам.
В тот год смерчи промчались по многим уголкам России, и последствия их были поистине ужасны. О чем-то подобном рассказывается в романе Василия Белова «Все впереди».
Спустя некоторое время, мы, присмиревшие, с распахнутыми глазами ходили по содому и гоморре, которые натворил ураган. Люди собирались группами и обсуждали виденное и слышанное. Вихрь прошел языками, и особенно пострадала от него Якушевская.
На местах многих картофельных ям зияла пустота – их буквально состригло ураганом. Знакомые уголочки леса за домами в одночасье изменили свой облик: вывороченные гигантские корни сосен и елей. И целое кладбище задавленных упавшими стволами коз и овец!
В конце нашего небольшого путешествия мы набрели на корову, зажатую между стволами. Сзади, выдавленный, глянцево, влажно блестел у нее шар с потрохами. По нему уже ползали мухи. Корова еще жила… Мычала…
Мы бросились искать ее хозяев.
Слава богу, никто не погиб в тот день.
В 63-м или 64-м, уже после смерти отца, мои сестры, Таня и Валя, с бабушкой Натальей поехали за ягодами и заблудились. Я запомнил некоторые моменты отлично, потому что на время наша семья оказалась в центре внимания.
Тяжелые были дни… Заблудившиеся сестры и бабушка нашлись только на третий день.
Мама и Зоя куда-то уходили, оставляя надолго меня одного. Я боялся оставаться в пустом, темном и страшном доме, выходил на ночную улицу, обхватывал ручонками плечи, дрожал и всхлипывал. Вряд ли мама и сестра понимали, как мне было тяжело жить этими страхами одному. Меня не замечали взрослые, занятые одним – поиском пропавших. Каково-то было им! Но мне до сих пор почему-то жаль того худенького мальчика, стоящего в сумерках на дороге, со страхом глядящего на холодно отсвечивающие неуютные окна изб и с надеждой – на дорогу: вот-вот и…
Кто-то сообщил, что сестры и бабушка нашлись и возвращаются на поезде по узкоколейке из поселка лесного Дощаное. А искали их и люди, и вертолеты. Мы прибежали на станцию. Помню, что отстраненно (словно чужие) и удивленно глядел на выходивших из вагона Валю, Таню, бабу Наташу, а лицо стоит перед глазами одной Вали – смуглое, запачканное, обострившееся, с какими-то новыми, что-то узнавшими тайное, глазами…
Именно живость, энергия Вали спасла их. Она вывела потеряшек на железную дорогу. Видели они и вертолет, но их не заметили.
А мои ночные страхи кончились.