Терпеливо листики ерошу:
кондуит весьма литературный,
делят строчки долгие апроши,
век двадцатый - срез былой культуры.
Листья пожелтевшие буклета
запахи доносят той эпохи,
средь уже знакомых силуэтов
Пикассо мудрёные сполОхи.
Ассоциативно мудреватый
выпрыгнул из памяти Кудрейко,
тут же и Митрейкин кудреватый -
щедрый век своею шайкой-лейкой.
Ликами серьёзны корифеи -
монументы, символы, колоссы,
а средь магов - благостная фея,
стрижкой узнаваема и носом.
Кок, манишка, профиль вислоусый
и кудель карлмарксова в толстовке:
в прозе поэтирующий Брюсов,
Лев Толстой, подвязанный верёвкой.
Жёсткостью пронизанный мирскою,
складки лба содвинувший сурово -
строгий фас поэта Луговского
с революционным строем слова.
Вознесясь кумиром в сером хламе,
маузер восславив фразой броской,
к Лиле Брик - своей сердечной даме
прислонён Владимир Маяковский.
Сонм домашних, те, кто на чужбине
в пантеон вошли, не зная срама:
профили Цветаевой Марины
и ещё не грустный - Мандельштама...
Время мчит и перемены в доме
не поэт творит, а злые люди...
Грустно мне, что в этом пантеоне
моего портретика не будет.