В середине июня, когда
Лето бродит надеждой на сладкие всходы,
Я в себе ощутила прилив кислорода.
В этот смутный июнь девяностого года
Я пришла в новый мир на года.
Я пришла в странный мир на года,
Десять первых – лишенные слаженной речи,
В них хвалиться, признаюсь, особенно нечем:
Эти дни не летели гремевшей картечью –
Эта грустная белиберда.
Эта детская белиберда
Расшумелась к шестнадцати цветом и словом,
Налилась в своей жадности новым ликером,
Разболелась стихами. И в свете кленовом
Институтскою стала среда.
Иноверческой стала среда:
Одиночество, зерна любви и распада,
Безнаказанных дней теплота и услада,
И желание бунта, чем псевдопарада.
Север дней. Загоралась звезда…
Мне тогда загоралась звезда,
Так сияла, и вместе с ней – сотни созвездий,
В острова, океанов сухие предместья,
Зазывающие через версты и веси…
И мой лайнер умчался туда.
Лайнер быстрый умчался туда,
Где обрел, и боролся, и праздничным флагом
Над своим реял солнечным архипелагом,
Но, увы, не простившись с привычкой бродяги,
Он покинул край света и льда.
Он покинул край солнца и льда.
Лето бродит надеждой на теплые всходы,
Двадцать три посадив в почвы разные года,
И уж снятся герою другие походы,
Но куда же, о боже, куда?