Море приелось быстро, как любое лакомство – на третий день.
Взят блокнот, но не пишется ничего; в голове – одна дребедень.
Я хожу гулять, мой сын остаётся в номере – читать Циолковского труд.
Я стара, как медуза, и вечна; из-под каждой пальмы зовут.
Средиземное море пусто, в нем не встретится ни моллюск, ни коралл.
Бородатый мужчина в панаме кричит: «Эй, раша! Хочешь пиратский корабль?».
Ходит с видом голодного беспризорника, заглядывает в глаза.
Я купаюсь одна; вдалеке и вправду маячат черные паруса.
От укуса медузы – ожог, будто рассыпавшийся гранат.
Скалит зубы Ахмет, заверяя: лучшее средство – его домашний томат.
Я, естественно, не пойду в его лавку в Медине лечить ожог.
Я грызу свое одиночество, и оно разламывается миндальным коржом.
Мы видали, что тот небритый спал на лавке, как бомж
(«за такси – файф динар, о, шит!»),
А наутро, уткнувшись в траву смуглым лбом, молился. Печальный вид
Парусов приспущенных вызывал тоску и нежелание выкинуть сто динар.
Но мы всё же сдались, и поплыли – и то был какой-то кошмар.
Отморозки в пиратской одежде продавали втридорога пиво, воду, сок,
И к моей нагретой спине приложили ледяной и мокрый платок,
И, разбив бутылок с полдюжины, танцевали на битом стекле босиком,
И за шоу клянчили деньги, угрожая картонным мечом.
Мы потратились в зеро, оставив лишь пять динар на такси,
Да и те отобрать пытались на выходе, не давая на берег сойти.
Вот теперь мы знаем, что такое пиратский корабль – бородатый бомж не соврал.
Средиземное море пусто, лишь вдали чья-то яркая лодка мерцает, как в пучине коралл.