От отражений остались
пружины коченеющих горизонтов,
рикошетная пляска событий
в черепе – плоть его жестока,
на мгновенье изъята
из времени, земли и похоти.
В окровавленных простынях
никнут крестопросители.
Внутрикостная видимость мира
и лица,
на которых сошлись изваянья
и прокричали дарующие девственность
перед явью таких одиночеств.
Никакой он не Искупитель.
Он – такая же жертва,
как скисшее молоко,
как след искуса на синусоиде губ.
Ничего не надо.
Смешать непорочные краски будней,
их накипью прикрыть некрофилию дна,
научиться страдать
со встречной предупредительностью смычка,
дарующего человечность
фетишам достоверности жизни,
доносящейся размеренно
из-за хлопающих
тараканьими крыльями ставен,
проникновенной как нагота
и достоверность стула…
*** ***