С фотографиями и иллюстрациями здесь: http://nmkravchenko.livejournal.com/191522.html
Не люблю даже само это слово, в котором так явственно слышится "псевдо" и "мнимо", то есть нечто противоположное подлинному, настоящему. (Помните чиновника Пселдонимова из "Скверного анекдота"? У Достоевского не бывает случайных фамилий).
Берут псевдонимы обычно по следующим причинам: из желания называться более благозвучно, из трусости, патологической застенчивости, для "конспирации", чтобы избежать возможной расплаты за написанное или когда текст таков, что его стыдно подписать своим именем. Нередко эти причины совпадают. Впрочем, не всегда. Ахматова, например, очень чутко реагировала на неблагозвучную фамилию.
Говорила: "Роберт Рождественский - невозможное сочетание. Писатель должен иметь ухо, на то и существуют псевдонимы!" Рождественский её не послушал и от этого ничуть не пострадал. Читатель быстро привыкает к любой фамилии, были бы стихи хорошие. Кто сейчас ассоциирует Пушкина с пушкой или с пушком? И в голову никому не придёт. У А. Кушнера есть замечательное стихотворение на эту тему:
С какой-нибудь самой нелепой
фамилией новый поэт
приходит, уж лучше б Мазепой
он звался, чем Блок или Фет,
но стерпится - слюбится... Музе
не хочется баловать нас.
Она в своём праве и вкусе
земной не расслышать заказ.
Борис Слуцкий советовал поэту Григорию Глузману: "У Вас хорошие стихи, но если Вы хотите стать поэтом, надо взять псевдоним. Место русского поэта с еврейской фамилией уже занято А. Кушнером". Кушнер, кстати, вспоминал, что и ему Слуцкий при первом знакомстве рекомендовал взять псевдоним: "Иначе Вы всю жизнь будете играть без ферзя". "Слава богу, я не послушался", - пишет Кушнер, - в русской поэзии немало неблагозвучных имён, фамилия Слуцкий тоже не радует чуткий слух негодяя".
Многие поэты с еврейскими фамилиями брали русский псевдоним из страха перед такими "негодяями", не дававшими ходу подобным авторам. Так, Татьяна Галушко, например, раньше носила фамилию Баунер. Настоящее имя Ирины Одоевцевой — Гейнике Ираида Густавовна. Неизвестно, как сложилась бы поэтическая судьба Фета, если б он не скрывал свои еврейские корни. Во всяком случае, поклонников бы у него явно поубавилось. А Ахматова? Была б она так же любима поколениями, если бы в её имени не звучало этого величественного "ах!", как бы вместившего в себя все будущие восторженные читательские "ахи"? Скромное непрезентабельное "Горенко" вряд ли бы способствовало её славе.
А если, скажем, Павел Шаров был бы не Шаров, а Шариков? При всём уважении к его стихам, думаю, что добиться серьёзного отношения читательской публики ему было бы намного сложнее.
И всё же - честь и хвала тем поэтам, которые не боятся зваться своими именами, какими бы смешными и некрасивыми на слух они ни были, своими творениями заставляя нас услышать в них совсем иные созвучия.
А все эти Ядвиги Залесские, Таволгины, Саши Аи, Нежданы Берёзкины, Ромулы ЛЪ Лээли , графы Этеры де Паньи своей нестерпимой пошлой красивостью имен не способны прикрыть ничтожества того, что они пишут. «Что позолочено – сотрется. Свиная кожа остается».
P. S. Должна признаться, что носителей двух последних псевдонимов я сгоряча приплюсовала «до кучи», их произведений я не читала. Написала, а потом засомневалась: а вдруг у них как раз хорошие стихи? Решила удостовериться, и, если стихи не соответствуют псевдониму – эти имена из текста вычеркнуть.
Как-то по телефону с Л. Чирковой зашел разговор об упомянутом Ромуле Л’Ээле. (Черт его знает, как это пишется). Спрашиваю Любу, есть ли у него книга. Оказывается, книги нет, ни одной.
– А как у него вообще стихи? Ты читала?
– Никогда не читала. По-моему, у него нет стихов.
– Так он что, прозу пишет?
– И прозы не пишет.
Я была озадачена.
– Что же он в таком случае подписывает своим грандиозным псевдонимом?
– А ничего не подписывает. Он так с ним ходит. Представляется им просто.
Я после этого разговора хохотала, наверное, с полчаса. А потом подумала: нет, что-то во всем этом есть. Псевдоним ради псевдонима. Почему бы и нет? Существует же понятие «искусство для искусства». Довершал комизм ситуации тот факт, что Ромул Л’Эль работал грузчиком на Жиркомбинате, и сочетание изысканного псевдонима с грубой сермяжной правдой профессии придавало харизме ничего-не-пишущего поэта особую пикантность.
Вспомнилось к слову, как Чехов шутил по поводу декадентов: «Какие это декаденты, это молодцы из арестантских рот! И не верьте, что у них ноги бледные: ноги у них нормальные и волосатые».
2004
Терпеть не могу псевдонимы,
их ширмы, павлиний наряд,
морфемы их «псевдо» и «мнимо»,
что правде противостоят.
Терпеть не могу эти шоры
и маски, где щели для глаз.
Как воры, заползшие в норы,
как звери, меняя окрас,
они мимикрируют в стае,
кусая исподтишка,
хвостами следы заметая.
Открыться — тонка их кишка.
По улице, мокрой от снега
и слёз на лице не тая,
не кто-то, похожий на некто,
а я, понимаете, я
бреду среди острых колдобин.
Не раз ещё, может, споткнусь,
но — пусть этот мир неудобен,
а я под него не прогнусь.
Не вывезет псевдокривая,
не вылечит мнимый покой.
Я имя своё не скрываю,
а ставлю его под строкой.