Вторая глава.
С чего начнём рассказ? А с самого начала!
Поболее недели герой наш в граде сем.
Составилось и мнение. Неужто, это мало?
Того и добивался: понравиться и - всем!
Прекрасно принимаем: обеды, вечеринки!
Губернский город N был из разряда тех,
Где общество живёт открыто, по старинке
И потому понятно, с чего имел успех…
Но он не развлекаться прибыл сюда вояжем…
Причина есть другая… Нам ли её не знать?
О ней мы постепенно читателю расскажем,
Пусть бы имел терпенье он повесть дочитать.
Сам Чичиков меж тем совсем уже решился
По городу визиты на время отменить.
Он помнил, не забыл два первых приглашенья.
Теперь настало время исполнить, навестить!
Был кучер Селифан предупреждён: с рассветом
Чтоб в запряжённой бричке к воротам выезжал.
К Манилову во-первых. А почему до света?
В имение дороги как следует не знал.
Петрушке наказал в покоях оставаться,
За комнатой следить – оставлен чемодан.
О слугах поподробней здесь как-то постараться -
Не лишни эти знания, поверьте, будут вам!
Хотя оно, конечно, не так они заметны
И не на них закручен сей повести сюжет,
Но и не исключить из эпизодной ленты,
К тому же и запретов каких особых нет!
Не много потеряем и времени и места.
Хотелось бы характер обоих описать,
Что в нём считаем важным и больше интересным.
Петрушка будет первым. Вот что о нём сказать?
Читатель уже знает: сюртук носил господский.
Про внешность говорилось: губаст и крупный нос.
Всё больше молчалив, разговорить непросто-
По минимуму слов на заданный вопрос…
Тянулся к просвещению: читал! Причём не важно,
Что было в этих книгах. Не смог бы объяснить…
Буквально всё равно – про рыцарей отважных
Или о том, как пряхи из пряжи крутят нить…
Букварь ли это был, молитвенник, учебник…
К примеру, скажем, химию, вдруг подвернуть ему,
Читал бы всё равно, как и с псалмами требник,
Не отказался б вовсе – всё было по уму!
Не содержаньем смысла манило его чтение-
Как лучше объяснить? Был важен сам процесс!
Как из каких-то букв путём переставления
Выходит снова слово? Вот в чём был интерес!
Свершалось это действо в лежачем положении,
В передней, на кровати, на тощем тюфяке,
Убитым до лепёшки, нуля в употреблении,
Но он привык к тому давно и налегке…
Что кроме страсти к чтению ещё в глаза бросалось?
Привычка спать в одежде, всё в том же сюртуке.
Обычаи для всех его как не касались-
Жил собственною жизнью, с собой накоротке…
Поэтому иль нет, заметный сразу запах,
Присущий лишь ему и больше никому,
Вселялся в помещенье, держал входивших «в лапах»…
Не выветрить никак, ни чем, ни почему…
И так происходило с первых минут, как только
Он втаскивал куда-то шинель свою, кровать,
Пусть даже не в жилое до этого лет сколько-
На равных одинаково: не можно миновать…
Частенько и сам Чичиков, быв рядом поневоле,
На свежий нос по утру внутрь воздуха втянув,
Вопросом отзывался: «Потеешь ты так, что ли?
Ходи почаще в баню!» А тот молчит, вздохнув…
И чем-нито займётся, начнёт какое дело…
Что мыслил в это время, когда вот так молчал?
Быть может и наверно: «И как не надоело
Твердить по сорок раз?» Никак не отвечал…
Вот кучер Селифан другим был совершенно!
Но мучает сомненье вниманье отвлекать
На низкий класс людей? Встречает, но прескверно
Читатель эти мысли… зачем же продолжать?
Таков русский народ… страсть сильная зазнаться
С тем, кто на чин повыше… шажок, но впереди…
Знакомство с князем-графом ему дороже братства
Иль дружбы от рожденья… иное что не жди…
За главного героя тревога-опасенье:
Коллежский лишь советник наш Чичиков всего…
Надворные советники проявят снисхожденье.
В чинах же генеральских не взглянут на него…
Презрительно скривившись, окинут, может, взглядом,
Как смотрят на червя в грязи у самых ног…
Иль, может, того хуже – и не заметят рядом,
Пройдутся невниманьем… не впустят на порог…
Как это ни прискорбно как то, так и другое,
А нужно возвращаться к герою своему!
Удобно, знать ему, что с этим вот слугою
Пускался в путешествия; надёжно по уму…
Отдав распоряженья на выезд Селифану,
Улёгся спать немедля и очень крепко спал,
Затем, чтобы проснуться пораньше, раным-рано.
И всё так и случилось, как мыслил, как желал!
Отёрся мокрой губкой, как следует, помылся,
Как только по воскресным проделовалось дням,
А, впрочем, в этот раз таким он и случился –
Как будто кто-то свыше его желаньям внял…
С старанием великим так тщательно побрился,
Что в результате щёки горели, как атлас!
Как, лишь ему известно, их гладкости добился,
Но вышло преотлично с приятностью для глаз!
Брусничный цвет с искрою фрак вновь в употребленье,
Поверх него шинель на медведях больших.
Как с лестницы сходил! В полнейшем уваженье!
Лакей сопровождавший задерживал свой дых…
Уселся на сиденье и бричка покатила
С каким-то будто громом, покинув створ ворот,
На улицу по камням. Трясло и - ощутимо…
Поп быстро скинул шляпу. Кивком ответил тот…
«Приветствует, однако… - мелькнула мысль с чего-то –
Куда в такую рань? На службу, верно, в храм…»
Но тут мальчишки вкруг… иль спать им неохота?
«Подайте сиротинкам!» «Я вам сейчас подам!»-
Им кучер с облучка и стеганул не больно…
Так, для острастки щёлкнул – те отскочили враз!
«Скорее бы шлагбаум!» - подумалось невольно…
А тот уж впереди и видимо для глаз!
Булыжной мостовой недолго быть осталось –
Как всякой другой муке, наступит ей финал…
О кузов головой вновь приложившись малость,
Несчастный наш герой, конечно, это знал…
Но вот и – слава Богу, град позади остался,
И бричка понеслась по мягонькой земле.
По нашему обычаю пейзаж дурной писался,
Привычнейшая чушь: бурьян и тот в золе…
Местами чахлый ельник и вереск, всюду кочки
И жидкие кусты средь сосен, и трава…
Отдельные деревни тянулись стрункой точно,
Постройкою похожи на старые дрова,
Покрытые вдруг крышей, с резными украшеньями,
Что в виде утиральников вокруг окон висят.
И мужики на лавках( прими с обыкновеньями!)
В тулупах и без дел зеваючи сидят…
Из верхних из окон смотрели часто бабы,
С завязанною грудью платками крест-на-крест,
Из нижних где - телок, мычавший тихо, слабо,
Где - морда поросячья жует чего-то, ест…
Проехав вёрст пятнадцать, подумалось: тут где-то!
Пора бы уж добраться! Должно быть где-то здесь
Поместие Манилова! И за шестнадцать нету…
Пустынные места… совсем худая весь…
Навстречу мужики. «Останови-ка! Спросим,
Где эта Заманиловка, далёк ли ещё путь?»
На что в смущенье те: «Прощенья, барин, просим…
Такой деревни нету… на нас не обессудь…»
Другой, знать поумнее, замяв в ручище шапку:
«А, может, вам в Маниловку? Так это вон туда!
Такая точно есть! Ещё версту по тракту,
Потом свернуть направо…» «Направо?» «Точно! Да!
Но токмо, слышь-ко, барин, Маниловкой зовётся!
Такое имя-прозвище, такой была всегда!
Никак не Заманиловка! Здесь этой не ведётся…
И нет и не бывало от роду никогда!
Когда свернёшь направо, так прямо ехать будешь…
Заметите легко: на горке барский дом.
В два этажа, из камня… Там, барин, не заблудишь…
Маниловка, однако… Понял? Так мы пойдём…»
Поехали искать Маниловку по слову…
Проехав две версты, направо путь идёт.
Просёлок, колея… добраться бы здорову –
Деревни нет как нет… мелькают вёрсты влёт…
И две и три остались, четвёртую осилив,
Тут Чичиков припомнил почти, как анекдот:
Когда за вёрст пятнадцать вас в гости пригласили,
То вы их не считайте: всех тридцать промелькнёт!
Сто раз уж пожалел, хотелось возвратиться…
Но тут оно случилось, внезапно, как-то вдруг…
Маниловка-деревня. Дом на юру ютится,
Открытый всем ветрам, что дуют разом вкруг…
Покатая гора была одета дёрном,
Что коротко подстрижен на аглицкий манер.
Он требовал вниманья, не мог держаться сорным.
Две-три английских клумбы с сиренью, например.
Пять или шесть берёз, сидевших рядом, купно,
Несмело возносили вершины к небесам.
Несчастными гляделись и не особо крупно,
В сравнении с растущими обычно по лесам…
Зелёным плоским куполом у двух из них беседка,
Колонны голубые, как небо ясных дней.
Есть даже поясненье, какое встретишь редко,
«Храм уединённого размышления» - надписано над ней!
Чуть-чуть пониже пруд уже покрытый тиной,
Что, впрочем, не в диковину вот по таким садам
На аглицкий манер, но с русскою картиной,
Имевших место быть по этим вот годам…
У самой у подошвы горы той, возвышения,
И частию по скату наверх не высоко
Темнели там и тут крестьянские строения…
Две сотенки… не меньше! Пересчитал легко!
Нигде между домами ни кустика, ни деревца-
Бревенчатые срубы… лишь дерево… бревно…
Вид оживляли бабы, не скажешь, что девицы,
Шли по колено в пруде и по всему – давно…
Картинно подобравши подолы своих платьев,
Искусно подтыкавшись и с тех и с тех сторон,
Тащили старый бредень, где узелок к заплате,
Два рака, горсть плотвы – вот с чем виднелся он…
Работая совместно, держались за два кляча.
Казалось, были в ссоре какой между собой:
Не громко, но ругались, порою и до плача…
Поодаль лес сосновый, но скучно голубой…
Погода весьма кстати к картинке прислужилась:
Не солнечно, не мрачно, а в светло-серый свет,
Какой бывает только и так давно сложилось
На стареньких мундирах… для гарнизонных цвет…
Мирней не встретишь войска, нетрезвого по датам
И по воскресным дням, что, в общем-то, пустяк!
А как ещё развлечься служивым тем ребятам?
Самих себя спросите. Ответите: никак…
Законченность картине петух придал, конечно!
Ну, как же без него? Имелся тут такой!
Предвестник перемен в погоде шёл беспечно,
Всем видом сообщая: «Смотрите я какой!»
Вояка записной - понятно тут же, сразу:
Продолблена до мозгу в сраженьях голова
Другими петухами, сейчас не видных глазу-
В вопросах волокитства отстаивал права!
Обдёрганные крылья, как старые рогожки,
Взлетали, впрочем, шумно, хлестая по бокам.
Горланил очень громко, шагая по дорожке,
Как будто вопрошая: «Кто это в гости к нам?»
Всё взглядом охватив и мнение составив,
Герой наш между тем уже на месте был.
Хозяин на крыльце ладонь к глазам приставил:
Чтоб разглядеть получше кто там к нему прибыл.
В зелёном сюртуке из мягкого шалона.
По мере приближения всё шире на губах
Цвела и расцветала улыбка, как с шаблона,
Совсем уже узнав, вскричал навстречу: «Ах!
Ах! Всё-таки вы вспомнили! Вы всё-таки приехали!
Павел Иванович, миленький! Ах, как я рад тому!»
Расцеловались крепко. Манилов: «Как доехали?»
«Плутали, но недолго…» И вот они в дому…
Пока проходят сени, попробуем хоть что-то
Сказать вам о хозяине, хоть как-то пояснить
Характер иль натуру. Нелёгкая работа…
Непросто отыскать в нём стержень… хоть бы нить…
Характеры большие писать намного проще.
Бросай себе знай краски с руки на полотно:
Над жгучими глазами нависли брови толщей,
Высокий лоб с морщиной, шрам на щеке давно.
И непременно плащ иль чёрный или алый
Через плечо закинут… и всё – готов портрет!
А в этом господине тех качеств не бывало…
Таких полно по свету похожих вроде… нет!
Получше приглядишься – различия заметишь,
Неуловимых множество особенностей вдруг…
Трудны для описания – запомнишь и отметишь,
Придётся напрягать все чувства, даже слух,
До той поры, покуда внезапно не увидишь
Невидимые раньше повадки и черты!
Корректно, осторожно – нечаянно обидишь
И всё – им неприятен отныне будешь ты!
Один лишь разве Бог и знал и мог ответить
Каков его характер… и то, как посмотреть…
Он был из тех людей на этом белом свете:
Ни то, ни сё, ни третье, хоть как возьмись вертеть!
Ни в городе Богдан, ни Селифан в деревне,
Ни рыба и ни мясо, ни колбаса, ни хлеб –
Как по словам пословицы известнейшей и древней…
Не штучное изделие – балластный ширпотреб…
Быть может к этим людям верней всего причислить,
Довольно схожих черт и качеств для того…
А, может, ну совсем, забросить и не мыслить?
Живёт и пусть живёт, не ждёт ни от кого…
На первый взгляд Манилов был человек приятный:
Застенчивость в улыбке, высок, голубоглаз.
Одет, пусть не роскошно, но всякий раз опрятно.
«Ах, как же он хорош!» - ты скажешь через час
Общения ли с ним, короткой ли беседы.
Но во второй за ним смущённо промолчишь,
На третий отойдёшь, как переев, отведав
Иль сахару иль патоки… слащавость различишь…
А коль не отойдёшь – соскучишься ужасно,
Смертельно заскучаешь, поскольку от него
Одни лишь комплементы и сплошь и ежечасно,
Заметность подхалимства и больше ничего!
Не жди, век не дождёшься живого просто слова,
Заносчивости частой и той в нём не ищи,
Которую услышишь у всякого любого.
Когда коснёшься тем «больных» для их души!
У всякого есть свой задор к чему-то в жизни!
Один был обращён, к примеру, на собак,
Другой весь отдаётся служению Отчизне,
Иль музыке – никто не знает её так!
А кто-то мастер лихо с восторгами обедать,
А кто мечтает стать не тем, кем был рождён…
Порядок навести, что новое изведать,
Но только не Манилов! Он – шаг из ряда вон…
У всякого вокруг имелось в чём-то дело,
А у него, представьте, нигде и ничего…
В кругу своей семьи не видно, что он делал…
Мечтал о чём-то, думал… Что в голове его?
При этом говорил здесь, дома, очень мало…
Хозяйством занимался? Нельзя того признать…
Ведь даже на поля ни разу не езжал он…
Само собою шло… вот, что ещё сказать?
К примеру бы, приказчик явился со словами:
«А хорошо бы, барин, нам сделать то и сё!»
Услышал бы в ответ… что? догадайтесь сами!
Конечно, где-то так: «Недурно!» вот и всё!
Из армии ещё завёл себе привычку
К куренью табака и трубку так любил –
Из рта не вынимал, считая то приличным…
Не разлучался вовсе, неразделим с ней был…
Но в армии считался скромнейшим офицером!
Умнейшим, деликатнейшим средь множества других…
Частенько выставлялся пред прочими примером!
Услужлив, исполнитель, перед начальством тих…
Иль вот ещё пример: мужик пришёл проситься
Чтоб заработать где-то на подати деньгу…
Раздумывать не будет - сейчас же согласится!
И хоть бы раз когда сомнения в мозгу…
Помыслить не умел, что врут ему нахально,
Что пьянствовать тот шёл, а не трудов искать…
Не в этом месте был, а где-то… нереально…
Фантазиям в себе мог сутки потакать…
Мечтал, на двор свой глядя: как хорошо бы было,
Чтобы от дома прямо прорыть подземный ход
Иль волшебством каким могущая всё сила
Мост каменный раскинула над прудом сверху вод!
На две чтоб стороны того моста не кучно
С товарами чтоб лавки, что нужно для крестьян!
Как выглядел при этом довольно и не скучно!
В глазах сироп плескался, в мечтаниях был рьян…
Но, впрочем, все прожекты на том и оставались…
Средь прочих комнат дома имел свой кабинет,
В котором на столе книжонки попадались,
В одной лежит закладка – читал уж пару лет…
Читая постоянно, прочёл страниц пятнадцать.
О, нет! Прости, читатель, четырнадцать всего…
Ошибся коль, сумей сейчас же и признаться!
Просить прощенья трудно, трудней нет ничего…
В устройстве всего дома чего-то не хватало…
Какой-нибудь пустяк бил раздраженьем в глаз…
В гостиной, например, ткань мебель покрывала,
Недёшево, щегольски, но вот на этот раз
Её вдруг не хватило на два прекрасных кресла…
Рогожей обтянули, как сироты стоят…
И, видимо, давно, что крайне интересно!
«Вы в эти не садитесь!» - приезжим говорят.
В иных каких покоях и вовсе пусто было.
Как въехали сюда, без мебели стоят…
Казалось, что про них жизнь как-то позабыла…
Что не совсем и так! Что слуги говорят?
То, что хозяин их к хозяйке обращался.
Когда? А после свадьбы, что надо бы сюда
Хоть что-нибудь поставить, при этом так смущался…
Приличнейшие люди во всём их господа!
Иль вот ещё контраст: стемнело, подавали
Изящнейший подсвечник, прекрасный больше чем!
Щегольским обозвать и то сказать едва ли
Насколько был хорош он оформленьем всем!
Из старой тёмной бронзы античные три грации
В руках держали свечи, из перламутра щит
Не менее щегольский! А рядом вдруг «без нации»
Какой-то просто медный, безногий «инвалид»
Его давно бы бросить, взять в руки неприлично:
Свернувшийся на сторону, весь в сале и давно…
Но не хозяин сам и не хозяйка лично
Не видели ущербность, а слугам всё равно…
Жена его… а, впрочем, они живут в довольстве,
В согласной благосклонности – такое поискать!
Задумайтесь теперь и свой сарказм отбросьте –
Девятый год в супружестве… так нежности алкать…
Она иль он – едино и безо всякой разницы,
Как в самый первый год друг к другу приходил
С каким-нибудь гостинцем и вовсе не из праздности:
С желаньем угостить! Вдруг речи заводил:
«Ах, душенька моя! Разинь теперь же ротик
И я тебе в него кусочек положу!»
И ротик разевался… иронию забросьте!
Скептически настроены с чего-то, я гляжу…
С приятнейшей охотой готовились сюрпризы
Ко дням рожденья, скажем, дням Ангела опять…
Желанье угодить, потрафить и в капризе
В семейном устроении на память бы принять!
Им безразличен был размер того предмета –
Пусть бисерный чехольчик на зубочистку, что ж?
Забота друг о друге – вот главная примета
Семейного устройства, что с идеальным схож!
И то ещё приятно, что очень, очень часто
И точно неизвестно чтоб из каких причин
(вмешаюсь замечаньем: иль это вот не счастье?
Совместность чрезвычайная средь женщин и мужчин!)
Один вдруг бросит трубку. Она из рук работы,
Такой напечатлевали друг другу поцелуй –
Со стороны смотрящий без спешки и заботы
Мог выкурить сигарку, хоть новую задуй!
Что тут ещё сказать, кроме того, что верно:
В семье Манилов счастлив средь множества тепла!
А то, что дом, хозяйство велись подчас прескверно,
Что кроме поцелуев нашлись бы и дела,
Когда бы их искать те двое захотели…
То, что нам до того? Пожалуй, удивишь,
Открыв им непорядки: что слуги слишком в теле
И ключница воровка… обидятся, глядишь…
Зачем готовить столько, что, вроде, даже слишком?
Ужель не бестолково вот так зорить добро?
Но все вопросы эти для низкого умишка,
Кто меньше образован, попроще чьё нутро…
Манилова же в пику воспитана отлично!
Училась в пансионах всему не абы как!
Чему их обучали? Что нужно и прилично.
Обычно три предмета: уметь держать в руках
Крючок иль даже спицы – вязать и с интересом –
Чехольчик, кошелёк, чтоб было, что дарить!
Игре на фортепьяно: мазурки, вальсы, пьесы.
А третье: по-французски как лучше говорить!
По-разному бывало, предметы назначались:
Случалось, что французский на первом месте был,
Потом на фортепьянах уменью обучались,
Хозяйство ( иль вязанье) на третьем, скажем – в тыл…
Что выводом сказать про эти все методы
Я, право затрудняюсь, но вот он результат!
Манилова была не супротив природы,
Приятна в обращении, не дурственна на взгляд.
Не помешает сделать такое замечанье,
Отметив, что хозяйка… а, впрочем, ни к чему!
Признаюсь вам теперь: о дамах я отчаянно
Боюсь сказать открыто уже и потому,
Что нужно возвратиться к оставленным героям,
Которые остались стоять перед дверьми,
Друг друга пропуская в гостиные покои,
Как редко так бывает меж прочими людьми:
«Ах, сделайте мне милость, оставьте беспокойство-
Позвольте после вас!» Манилов же в ответ:
«Нет, нет, Павел Иванович! У нас не то устройство!
Чтоб гость после хозяина?! В заводе того нет!
Нет, вы уж извините, никак то невозможно
Буквально чтоб вторым за мною вам входить…
С таким образованьем и устроеньем сложным,
Конечно, только первым! В другом не убедить!»
«С чего же – образован? Откуда вы решили?
Хозяин входит первым, а гость всегда за ним!
Извольте же войти!» Давно вот так кружили…
Протиснулись вдруг разом: один перед другим…
«Позвольте вам представить – тотчас сказал Манилов –
Жену мою! Ах, душенька! Павел Иванович к нам!»
Тому допрежь казалось: в гостиной пусто было,
Пока войти пытались, раскланиваясь там…
Но после представленья сейчас заметил даму,
Одетую недурно, весьма, весьма к лицу.
Казалось, что решала: кого назвать упрямым?
Но так и не решила кто ближе к гордецу…
В руках была работа – на стол её швырнула.
С поспешностию явной с дивана поднялась.
Матерчатый капот сидел на ней недурно,
Батистовый платочек рукою мять взялась…
Окинув её взглядом, гость приложился к ручке
И не без удовольствия - так хороша была!
Как если бы темно, но солнце вдруг из тучки!
Кисть тонкой этой ручки прелестна и мила!
Смущённая хозяйка меж тем проговорила,
Что очень он обрадовал своим приездом к ним!
Картавила слегка, но, впрочем, очень мило!
Что муж вот как вернулся, всё восхищался им!
Что дня не проходило без разговоров этих:
«Бывало, я спрошу: когда к нам в гости он?
Ах, душенька! В свой час! Мы не одни на свете…
И вот он вы пред нами! Примите мой поклон!»
Манилов поддержал: «Как Ангел вдруг спустился!
Прям, именины сердца! Чудесный майский день!»
Услышавши такое, наш Чичиков смутился,
Сказал, что он обычен и захотел встать в тень…
Минуту помолчав, заговорил прескромно,
Мол, я не заслужил такое услыхать,
Мол, нет в нём ничего и что живёт укромно.
Нет громкости и чина, о коем лишь вздыхать…
Хозяин перебил: «Не скромничайте слишком!
Имеете и всё!» Потом задал вопрос:
«Скажите же скорей, как наш вам городишко?»
На что гость отозвался, не медля и всерьёз:
«Хороший очень город! Скажу ещё – прекрасный!
И общество отменно! Чудеснейший приём!»
Хозяева кивали – заметно, что согласны,
Чего-нибудь другого не ожидали в нём…
«А как вам губернатор? – Манилова спросила –
Не правда ли почтенный, любезный человек?»
«Согласен совершенно! – поворотясь красиво,
Откликнулся, воскликнув – Таких не видел век!
А как вошёл он в должность! Как полно понимает!
Я мыслю, что желать побольше бы таких!»
Манилов отвечал: «А как он принимает!
С какою деликатностью – претензий никаких!»
А сам от удовольствия почти зажмурил глазки,
Как если бы коту за ушком почесать…
Того и жди мурлыкать начнёт иль баить сказки…
Блаженство на лице нет слова описать…
Но Чичиков, взглянув, решил ещё продолжить:
«Сомнений не держу – приятен и весьма!
Искусник-то какой! Скажу одно – художник!
Узоры вышивает: и бисер и тесьма…
Представьте, показал мне кошелёк нарядный!
Не всякая и дама сумеет повторить!
Приличнейшая вещь работы преизрядной!
До сей поры в восторге: такое сотворить!»
«А вице-губернатор? Не правда ли, что милый?»
Опять глаза прищурив, хозяин вопросил.
«Достойный человек!» - вновь услыхал Манилов
И вновь задал вопрос(откуда в нём столь сил?):
«А как вам показался полицеймейстер, скажем?
Не правда ли, что очень приятен изо всех?»
«О, да! И – чрезвычайно! Притом, что пост так важен,
Как держится свободно! Ждёт в будущем успех!
Мы вместе с прокурором однажды засиделись
До поздних петухов за вистом у него!
Начитан интересно, умён на самом деле!
Плохое что придумать, не сможешь ничего!»
Но тут сама вмешалась: «Скажите своё мненье,
Каким оно составилось вот о жене его?»
«Одна из самых лучших – и это, без сомнения!
Достойнейшая спутница супруга своего!»
Засим шли: председатель палаты и почмейстер
И прочие чиновники из городских управ.
Обласкан каждый был губернского поместья,
Не очень и лукавили, любой в оценке прав!
Но тут приспело время и гостю встать вопросом:
«А вы всегда в деревне, в любое из времён?»
Манилов отвечал, чуть поворочав носом:
«Да, знаете! Всё больше!- отвесивши поклон –
Но, впрочем, иногда и в город выезжаем!
А где бы повстречаться? Где умных-то найти?
В деревне быть всё время, пожалуй, одичаем…
Безвылазно нельзя… опасно взаперти…
Вот если бы в соседстве был тот, с кем бы возможно
Поговорить об умном, любезности какой,
Хорошем обращенье… следить науки можно,
Чтоб сердце шевелило – при сем взмахнул рукой,
Потом опять продолжил, как грезя иль мечтая -
Чтоб веселило душу, позволив воспарить…»
И снова замолчал, куда-то улетая…
Куда-то унесло… не знал, что говорить…
Смутившись от того, что все это заметили,
Чуть ковырнувши воздух рукою, продолжал:
«Тогда, конечно, да! В деревне, вы приметили,
Уединиться можно!» И гость не возражал…
Напротив, согласился, заметьте, что с почтеньем!
И от себя прибавил, что сам желал так жить!
Природой наслаждаться, увлечься даже чтением,
Хозяйство наблюдать и что-нибудь вершить!
«Но, знаете ли – вновь Манилов отозвался-
Коль нет вблизи приятеля, легко и загрустить…»
«О, это справедливо! Никто не сомневался-
Общение ничем, никак не заменить!
Мудрец один сказал, не помню кто в смущенье,
Ты даже беден будь и денег не имей,
А заимей людей хороших при общенье,
Богаче сразу станешь, считай, Вселенной всей!»
Тот, не смотря на то, что так его прервали,
Продолжил свою мысль, явя в лице своём
Липучую слащавость микстур, что вы пивали,
Которые ваш доктор прописывал в приём…
Приготовляя оную, так засластил ужасно,
Немилосердно даже – старался угодить…
Не допускал того, что сделал вас несчастным,
Поскольку возжелал, как пьёте проследить…
Всё это промелькнуло у нашего героя.
Из-за чего, понятно, часть слов он упустил,
Не огорчаясь вовсе… от вас того не скрою…
Манилов же старался и очень ему льстил:
«Вот, например, теперь мне случай предоставил,
Скажу вам откровенно, что счастлив! Да-да-да!
Приятный разговор! Общенье – выше правил!
Настолько образцово, как, верьте, никогда!»
«Помилуйте меня! – вскричал гость в изумленье –
С чего бы вы вот так? Ничтожный человек…
Какая там приятность? Обычное общение…
Скажу и больше даже – обычнейший из всех!»
«О, нет! – воскликнул тот, пускаясь в откровение –
Я с радостью б отдал теперь же и сейчас
Значительную часть всего, что есть имения,
Чтоб только заиметь, хоть что-нибудь от вас!»
Но тут вошёл слуга, сказавший им обедать,
Прервавший излияния, что шли со всех сторон:
«Покорнейше прошу за стол – пора уже отведать…
У нас всё очень просто, заранее пардон!»
Направившись в столовую, поспорили немного.
Причина снова та же: быть впереди кому…
Поупражнялись несколько в переплетенье слога
И Чичиков протиснулся- так вышло, что ему…
А там, вблизи стола два мальчика их ждали.
Понятно – сыновья и в тех летах они,
Когда уже детей со взрослыми сажали
На стулья, что повыше, но, впрочем, не одних…
Учитель за спиной был вежлив, улыбался.
Близ супницы хозяюшке уже приставлен стул,
А гость меж обоих сейчас же оказался.
Лакей салфетки детям, как надо завернул.
Гость глянул на мальчишек и тут же улыбнулся:
«Какие у вас детки! Милей их не встречал!
Какой же им годок?» Хозяин встрепенулся,
Как первый раз увидел! С чего-то промолчал…
Отозвалась супруга: «Осьмой пошёл старшому,
А меньшему вчера сровнялось только шесть!»
«Какое украшение поместию и дому
И роду продолжение достойнейшее есть!»
Вот так проговорив, потрафил и немало –
Родителям приятна любая похвала
Направленная к чадам! Глядел, как ни бывало
Особенного что-то! Правдиво, спрохвала…
«Скажи мне, Фемистоклюс! – отец к старшому сыну –
Какой же лучший город во Франции? Ответь!»
Учитель всё внимание тотчас к ребёнку двинул,
Казалось, что в глаза хотел к нему залезть…
И тут же успокоился, когда «Париж» услышал,
Поддержкой, одобрением кивая головой.
«А здесь, у нас, в России?» - чуть голосом потише…
Обед или экзамен? Учитель сам не свой…
Но Фемистоклюс знал и «Перербург» ответил.
«А хорошо подумать, быть может, есть другой?»
Ребёнок заморгал… волосиками светел…
«Москва!» - припомнил вдруг. «Ах, умница какой!-
Сказал на это гость как будто в изумленье-
В такие-то лета и столько уже знать!
Способностей больших, примите уверенье!»
Умел, однако, Чичиков приятности сказать!
«О, вы ещё не знаете! – ответствовал Манилов –
В нём столько остроумия, вниманья ко всему!
Хотелось чтоб в Алкиде хоть часть того же было –
Второй не столько быстр, но пусть бы не в вину…
А Фемистоклюс, верьте, букашки не пропустит!
Глазёнками забегает и кинется за ней!
По части дипломатии его я прочу… пустим!
Посланником быть хочешь? Ответь-ка нам скорей!»
«Хочу!» - тот согласился, болтая головою.
За ним лакей стоявший, умел нос утереть,
Иначе в суп «посланцу» вот так сама собою
Упала б с него капля… приятно ли смотреть?
И дальше разговор вокруг семьи вращался,
О тихом удовольствии в размеренности дней.
Лишь изредка совсем словами прерывался
Хозяйки за столом, тогда вниманье к ней…
Что, впрочем, весьма редко, всё больше же молчала
И слушала мужчин серьёзный разговор.
Вот только о театрах словами подмечала
И что-то об актёрах, что знала с давних пор.
Учитель был внимателен к присутствующим очень,
Заметив вдруг усмешку – усердно хохотал…
Как можно рассудить? Наверно, будет точно:
Признателен хозяевам за всё, что испытал
В их доме пребывая – тепло и уваженье…
Желаньем поддержать стремился заплатить!
До этого не знал такого обращенья
И впредь уж не желал за что-то упустить…
Но всё же один раз нахмурился сурово
И даже застучал рукой, что было сил
И это точно к месту: вниманье к детям снова,
Поскольку Фемистоклюс Алкида укусил…
И, видимо, пребольно… за ухо – это точно!
От боли тот зажмурился и даже раскрыл рот…
Решенье крик пресечь учитель принял срочно:
Нет! Ничего не выйдет – сей номер не пройдёт!
И мальчик враз узнал: ему остереженье!
Легко лишиться блюда! Вернул обратно рот
В обычное своё, как нужно положенье
И пусть, что со слезами, баранью кость грызёт…
Хозяйка очень часто вниманье обращала
На гостя: что в тарелке и как он это ест…
И всё казалось ей, что отчего-то мало:
«Что вы так скромно взяли? Ребёнок больше съест!»
На что тот всякий раз: «Благодарю покорно!
Представьте, но я сыт! К тому же разговор
Любой еды приятней премного и бесспорно
Для вашего слуги с предавних-давних пор!»
Обедать завершив, из-за стола поднялись.
Манилов был доволен, по-видимому, всем!
А почему и нет? Так славно пообщались,
Всё вышло превосходно и даже больше чем!
Чуть гостя приобняв, поддерживал за спину,
Готовился теперь его сопроводить,
Столовую оставив, куда-нибудь в гостиную,
Как вдруг тот объявил желанье обсудить.
С серьёзным и весьма сюда, мол, прибыл делом,
Которое откладывать не нужно и не след…
И как-то незнакомо Манилову глядел он…
«Ну, что ж? Прошу за мною. Пройдёмте в кабинет!»
«Недурственная комнатка!» - гость, осмотревшись, молвил.
И в точности, представьте, она была такой!
С окном, на лес смотревшим, что часто думы полнил,
Так не далёк казался – легко подать рукой…
Как лучше описать, чтоб представленье сделать?
Все стены у неё под краской, а вот цвет…
Голубенький, как будто иль всё же больше серый?
Конкретности какой-то при обозренье нет…
Четыре стула, кресло и стол, на коем книжка.
О ней уже был случай для вас упомянуть…
Но более всего и можно сказать слишком
Там было табаку… Извольте вот взглянуть!
Причём в различных видах: в табачнице, конечно,
С чего-то в картузе и кучей на столе!
На окнах( их тут два!) расставлены беспечно
Холмы золы из трубок… все окна в той золе…
С изяществом особым, красивыми рядами
Он эти горки-холмики с стараньем расставлял…
Взглянув на это всё, вы б согласились сами:
Хозяин что-то думал, не время пробавлял…
«Позвольте вас просить расположиться в креслах!
Вам здесь покойней будет!» «Я бы на стул присел!
Позвольте сесть на стул! Удобней, если честно!»
«Позвольте не позволить!» Тот спорить вновь посмел…
«Уж так заведено! Ах, душенька, поймите,
Оно здесь ассигновано нарочно для того…
Вы ради иль не ради, но место в нём займите!»
И Чичиков присел, уставши от всего…
«Позвольте мне просить о мелком одолженье –
Попотчевать хочу я трубочкою вас!»
«Нет, нет! Я не курю!» - как будто с сожаленьем,
Но ласково при этом и не спуская глаз.
«Ах, вот как! Отчего?» «Не сделал той привычки!
Боюсь признаться честно… сушит, слыхал, она…»
«Предубежденье это! Взять надобно в кавычки-
Куренье трубки, верьте, испытано сполна!
Оно, я так скажу, гораздо здоровее
В сравненье даже с тем, кто нюхает табак!
Напрасно это вы… я, право, сожалею…» -
С заботою великой и ласковостью так…
Чуть помолчав, продолжил: «В нашем полку поручик
Так увлекался трубкой! Прекраснейший, умнейший, однако, человек!
Из рта не выпускал и, как сказать получше?
Во всех местах, заметьте! И счастлив весь свой век!
Представьте, что ему теперь за сорок с лишним,
Он до сих пор здоров, как нечего желать!
Благодаренье Богу – так бережёт Всевышний!
Да будет безраздельной над нами Его власть!»
В ответ на это, Чичиков сейчас же соглашаясь:
«Мол, да вот так бывает и часто и весьма,
Вдруг ни с чего-нибудь такое приключится-
Неизъяснимо вовсе для среднего ума.
И даже для обширного неизъяснимо тоже!
И всё-таки позвольте вам просьбу рассказать!»
Сам голос странным стал, на прежний не похожим
И посмотрел престранно, поворотясь назад…
За ним и сам хозяин чего-то обернулся…
Прижмурив сладко глазки, он с нетерпеньем ждал…
Гость помолчал секунду и, словно, встрепенулся,
Решившись, наконец, вопрос ему задал:
«Давно ль с ревизской сказкой, сосредоточьтесь малость,
В губернии вы были?» «Признаться, да, давно!»
«Как много с того времени смертей уже случалось?»
Манилов растерялся: «Сказал бы я вам, но
Об этом расспросить приказчика бы нужно!
Эй, человек! Сейчас же приказчика ко мне!»
Тот появился сразу, но вдруг зевнул натужно,
Как будто и со скукой: чего бы тут оне?
Годами лет под сорок и гладко бривший щёки,
Сюртук носил отменный и, скажем так: весьма!
Привык к спокойной жизни и не сносить попрёки-
И краем не касалась никак та кутерьма…
Лицо его смотрелось пухлявой полнотою:
Заплывшие глаза, цвет кожи в желтизну,
Давали повод думать, что с пищею простою
Знаком он не был вовсе… Ему ли то в вину?
Окинув облик весь, сейчас же было видно:
Пуховые перины знал слишком хорошо…
Короче, положенье при доме так завидно,
Как мало где кому фартило так ещё!
И без вопросов ясно, как поприще вершилось:
Взят грамотным мальчишкой на побегушки в дом…
На ключнице женили – господская в том милость –
Стал ключником сначала, приказчиком потом…
А сделавшись приказчиком, ничем не отличался
От прочих в этой братии и так же поступал:
Водился и кумился лишь с тем, кто побогаче,
А тем, кто победнее на тягла подбавлял…
«Послушай-ка, любезный! – ему вопрос задали-
Сколь умерло крестьян у нас уже с тех пор,
Когда последний раз ревизию подали?»
Тот громко вдруг икнув, вмешался в разговор:
«А как тут скажешь сколько? Поумерало много...»
Манилов подхватил: «И я, признаться, знал!»
И хоть бы что сказал или прикрикнул строго –
Разнузданный приказчик, как равный им, стоял…
Но Чичикову что, хотя чуть-чуть задело…
«Как, например, числом?» - спросил у обоих.
«Да, сколько бы на счёт?» - повтор Манилов сделал.
Тот перевёл дыханье и отчего-то стих…
«Ну, кто же их считал? Известно только – много…»
Манилов снова к гостю: «Я сам предполагал,
Что было преизрядно… но не считали строго…»
Тут Чичиков приказчику сам указанье дал:
«Ты вот что: перечти, пожалуйста, их срочно!
Подробненько в реестрик по званьям опиши!»
Хозяин поддержал: «Да-да! И непременно точно!
Ступай теперь, любезный! Исполнить поспеши!»
Сам к гостю повернувшись, спросил с недоуменьем:
«А для каких причин вам нужно это знать?»
Вопрос его простой того ввёл в напряженье –
Он даже покраснел, не зная как сказать…
Казалось, подбирал слова для выраженья…
Они не покорялись… совались, но не те,
Всю сущность погружая в какое-то смущенье,
Толкая к запредельной, пусть мысленно, черте…
Когда же сформулировал и выдал как ответом,
Пришёл черёд Манилова смущаться – аж пылал…
Не сразу разобрался, что в тех словах при этом…
Никто на белом свете такого не слыхал…
"Хотели вы узнать, зачем мне это нужно?
В чём просьба состоит и для каких причин?
Купить крестьян желаю…" И замолчали дружно…
«С землёю иль на вывоз? Кого? Одних мужчин?»
«Нет… - Чичиков замялся – Не то, чтоб совершенно
Они крестьяне были… ну, то есть не живых…
Я мёртвых бы купил… Да, да и это верно…»
Манилов растерялся: «Скажите вновь – каких?!
Признаюсь, туг на ухо… послышалося скверно…
Престранное, простите, как будто бы словцо…»
«Да, нет! Всё так и есть! Расслышали вы верно! -
уже смелее Чичиков смотрел тому в лицо:
Умерших приобресть хочу я, но по сказке,
Которые по ныне считались бы в живых!»
Манилов рот разинув, стоял, зажмурив глазки,
Остановив дыханье, как получил под дых…
Он даже не заметил, как трубка на пол пала,
Когда разжались руки и вместе с ней чубук…
Молчание повисло по времени не мало –
Сообразить пытался… не выходило вдруг…
Минуту до того приятелями были,
Согласно рассуждали о жизни, о делах…
Теперь вот неподвижны, как навсегда застыли,
Глаза друг в друга вперя… молчанье на устах…
Как будто те портреты, что вешались когда-то
Один против другого и зеркало меж них…
Манилов поднял трубку, взглянул наверх куда-то,
Потом в лицо тому, проверить – не шутник?
Не видно ли усмешки? Но нету… не заметил…
Напротив, был серьёзен, степенен, как всегда
Иль даже, может, больше! Сам взгляд кристально светел,
Не так, как то бывает, коль спятит кто когда…
Но всё-таки подумал: наверное, гость спятил…
И сам мог не заметить… Случайно… невзначай…
Но беспокойства нет! Спокоен и опрятен…
А коли нет чего, хоть как ты примечай…
Из силы лез, старался… так и не смог придумать
Сказать бы что ему… как нужно поступить?
Что сделать, наконец? Одно лишь смог надумать:
Что в лёгких дым остался тонкой струёй пустить…
«Итак, решенье ваше: согласны-нет, скажите!
Вы таковые души готовы мне отдать?
Всё строго по закону, лишь форму укажите,
Как будет вам удобно ход делу тому дать?»
Манилов так сконфузился – не подберёшь названья!
Казалось, мог смотреть – вот только и всего…
«Вы в затрудненье, что ли?» - прервал его терзанья…
«Я? Нет! – залепетал – Мне не постичь того…
Я, знаете, не мог… моё образованье…
Не так оно блестяще, как, например, у вас…
И вижу, что теперь вот не хватает знанья
По-умному сказать, как надобно сейчас…
Высокого искусства нет выражаться вовсе…
Быть может, вы изволили в слова свои вложить
Другой какой-то смысл… всё разъяснится после…
Для красоты, быть может… Мы не умеем жить…»
«Нет! – отозвался гость – Всё так, как прозвучало!
Означенный предмет представлен чётко здесь!
Мне именно нужны те души и не мало,
Которых нет в натуре, но в списках живых есть!»
Манилов совершенно пред этим растерялся,
Но понимал, что нужно хоть что-нибудь в ответ…
Хоть что-то предпринять, но в мыслях потерялся…
Вопрос какой спросить, а, может быть, и нет…
Не выдумав хоть что-то, вручив себя надежде,
Он кончил размышленья обратно точно тем,
Что выпустил вновь дым. Но уж не ртом, как прежде,
Чрез ноздри носовые… опустошён совсем…
А Чичиков своё: «Когда препятствий нету,
Пора бы уже к купчей нам с вами приступить!»
«Как купчую?! На мёртвых?!» Аж вскинулся ответом…
«Ан, нет! Как по ревизской живыми объявить!
Я, знаете, привык ни в чём не отступаться
От буквы по закону! Я пред законом нем!
За что и потерпел по службе, коль признаться…
Страдал и даже очень, и даже больше чем…»
Последние слова понравились Манилову,
Но толк вопроса-дела постигнуть не сумел…
Насасывал чубук с такой азартной силой,
Что тот уж содрогался, фаготом захрипел…
Казалось, что хозяин ждал от него ответа,
Который в своих мыслях искал, но не нашёл…
Наивно было ждать от данного предмета,
Поскольку не рассчитан на что-нибудь ещё…
«Мне кажется, у вас опять бегут сомненья?»
«Помилуйте! О, нет! Нисколько, ни на чуть…
Я не на счёт того, чтоб к вам в предосужденье,
Иль критика какая… так, в рассужденье путь…
Не вступит ли хоть как вот это предприятие
Иль скажем по-другому: негоция сия,
В несоответствие с обычным восприятьем
Гражданских установок, что можно и нельзя?
Не будет ли она России в чём обидой?
Дальнейшим её планам помехою какой?»
Проговорив вот это, стоял с серьёзным видом
Настолько, что не знаю, кто видывал такой!
В поджавшихся губах застыло выраженье,
Меньше всего, которое в нём можно ожидать…
Ведь не министра он имел ума сложение…
И там лишь самый умный таким мог обладать…
Но Чичиков ответил на это очень просто:
«Нет, данная негоция, то есть её свершение,
Не приведёт к конфликту и не ищи следы!
Все пошлины уплатятся! Казна по завершению
Получит только прибыль! Не нужно ждать беды!»
«Вы так убеждены иль только полагаете?»
«И убеждён и знаю! Всё будет хорошо!»
«Ну, что же когда так! Решим, как предлагаете!»
«Условиться осталось нам о цене ещё!»
«Как о цене?! На что?! – Манилов вновь запнулся –
Неужто деньги взять за то, чего уж нет? –
Казался оскорблённым… весь даже содрогнулся –
Как не мало знакомство, так обо мне не след…
Уж коли вам такое желание явилось,
Капризная фантазия, кто я, чтоб обсуждать?
Передаю их даром! Возьмите, сделав милость…
И купчая на мне! Решился передать…»
Вот после этих слов грех было не отметить:
Такое удовольствие спустилось, как с небес
На нашего героя! Такое не заметить?!
Скакать козлом решился б иль, как, к примеру, бес…
От радости великой так вертанулся в креслах,
Что лопнула материя подушки, что под ним…
Хотя сидел свободно и, в общем-то, не тесно…
Чем можно объяснить? Восторгом лишь одним!
Манилов посмотрел с недоуменьем явным –
Не понимал совсем: с чего взыграл восторг?
А тот уж говорил, да слогом умным, славным,
Премного благодарностей вдруг из себя исторг!
Хозяин оттого смешался окончательно,
Как отвечать не знал… качал лишь головой…
Сказал, что ерунда… уважил? Замечательно!
Предмет, что в сделке той, пустяк как таковой…
Ведь умершие души буквально дрянь, конечно…
«О, как не правы вы! – вдруг услыхал в ответ –
Совсем то есть не дрянь! Считать их так беспечно!»
Здесь был испущен вздох такой, что глубже нет…
Казалось, он настроен к сердечным излияниям…
И не без чувств совсем вслух произнёс слова:
«Ах, если бы вы знали, как этим воздаянием
Мне помогли теперь! Аж кругом голова…
Какая тут услуга безродному, без племени…
Чего не потерпевшему, как барка среди волн?
Вкусившему столь горя в безжалостном гонении,
Отчаяньем каким, бедою какой полн…
А и за что, скажите? За правды соблюдение?
За то, что пред людьми и совестью был чист?
За то, что ко всем сирым был ласков в поведении,
Душою бел и светел вот, как бумаги лист?»
Манилов был растроган. Растроган совершенно…
Теперь уж окончательно приятелем признал…
Как долго руки жали и не сказать примерно,
Значительное время и каждый наблюдал
В приятельских глазах мерцающие слёзы…
Пора б рукопожатие уже и расцепить…
Переизбыток чувств предвестником угрозы
Показывал: всё! Хватит! Легко и утопить…
Герой наш это знал и собрался в дорогу…
Но перед тем о купчей не допустил забыть –
Свершить бы поскорей, как только они смогут!
Для этого бы в город Манилову прибыть!
И тотчас же за шляпой рукою потянулся.
«Как? Вы хотите ехать немедленно, теперь? –
Заметив этот жест, Манилов встрепенулся-
Ах, Лизонька! Скорее!» - та приоткрыла дверь.
«Смотри, душа моя! Павел Иванович решился
Оставить нас теперь же… По мне, так очень жаль…»
«Наверно, надоели…» - аж голос изменился.
И сам изящный облик сейчас одна печаль…
«Сударыня! Вот здесь – гость указал на сердце-
Отныне навсегда приятность тех часов,
Что довелось узнать! Вы приоткрыли дверцу
В мир красоты и счастья! Запру их на засов,
Чтоб оставались вечно, храня первостепенство,
О чём я буду помнить, чего не позабыть!
О, если б не дела! С восторгом и блаженством
Хотел бы поселиться здесь где-то, рядом быть!»
Манилов впал в восторг от мысли прозвучавшей:
«А как бы, в самом деле, устроить наперёд,
Чтоб жить под общей кровлей и видеться почаще
Под тенью, может, вяза мечтаниям дать ход!»
«Вы райскую картину рисуете, почтенный! –
Сказал на это Чичиков и горестно вздохнул –
Прощайте же, сударыня! Вам в город непременно!
Ждать буду с нетерпеньем!» - Манилову ввернул.
«О, будьте в том уверены! Дней не пройдёт и пары,
Увидимся мы вскоре однажды поутру!»
Пошли через столовую маршрутом уже старым,
Где сыновья Маниловых затеяли игру.
Из дерева гусар сейчас у них забава.
Давно был без руки и носа не имел…
«Прощайте, мои крошки! Простите меня, право,
Что не привёз гостинцев, пустым прибыть посмел…
Всё это от того, признаюсь сразу честно,
Что я совсем не знал, что вы на свете есть…
Но как живётся здесь вольготно, интересно!
Науки познаёте, что делает вам честь!
В другой теперь уж раз вниманье не ослаблю,
Пустым уже не буду, о том похлопочу!
Тебе, к примеру, саблю! Ты хочешь, скажи, саблю? –
Спросил у Фемистоклюса, а то ему: «Хочу!»
«Тебе, Алкид, конечно, я барабан доставлю!
Ты хочешь барабан? Скажи-ка: ба-ра-бан!»
И тот, смутившись дико( ещё как не прибавлю…),
Смотря себе под ноги, промолвил: « Па-ра-пан!»
«Да-да! Нарядный, яркий! А как стучит он славно:
Тра-та-та-та-та-та и тра-та-та-та-та-та!
Прощай теперь же, душенька!» В макушку чмокнул плавно,
Оборотясь к родителям: «Какая чистота!»
«Ах, Павел Иванович! Тучи! Вам лучше бы остаться!»
«Нет, это разве тучи? Так, тучки, пустяки!
Хочу я к Собакевичу сегодня же добраться!
Дорогу подсказать вам было б не с руки,
Поскольку в прошлый раз спросить не догадался…»
«Сейчас и непременно всё кучеру скажу!
Чтоб ехал куда нужно, легко мог разобраться
Я даже направленье рукою укажу!»
Всё объяснил подробно, любезно обращаясь,
Манилов даже кучеру сказал однажды «вы»…
Тот всё запоминал как нужно, не смущаясь –
На третий поворот лишь повернуть должны…
«Да, Ваше благородие! Благодарим покорно!
Потрафим непременно! Иначе как нельзя!»
И Чичиков уехал стремительно, проворно
Под вздохи и маханья. Простились как друзья!
Оставшись на крыльце, Манилов курил трубку.
Когда из глаз те скрылись, он в комнату вошёл,
Предался размышленьям про сделку, как уступку,
В довольство совершенное сам от себя пришёл
За то, что удовольствие случилось предоставить
Приятнейшему гостю! Нечаянно за тем
В мечтаниях умчался, куда нельзя представить…
Понять хоть как-нибудь с чего бы и зачем?
О чём же он мечтал? Понятно, что о важном!
Высокие мотивы обычно брали в плен.
Герои благородны. Влиятельны, отважны,
Им чуждо обитанье среди обычных стен…
На этот раз известно с кем находился рядом,
Кто стал его героем, кто властвовал в мечтах:
Любезнейший во всём, с особым на всё взглядом
Павел Иванович Чичиков! Примерно грезил так:
Как хорошо бы жить вблизи реки случилось!
Какой реки – неважно, но непременно с тем,
Кто другом ему стал! Вот если б получилось…
В любви, благополучии, в беседах… сколько тем!
Над этим повздыхав, другое вдруг примером:
Представил себе мост, что брошен над рекой!
Потом огромный дом с высоким бельведером.
Что можно любоваться оттуда всей Москвой!
По вечерам, представил, на бельведере этом
И в дружеской компании чаи мог бы пивать,
И рассуждать глубоко о множестве предметов
Приятных для души! О разном толковать!
Внезапно пред глазами картина: будто в зале-
Он с Чичиковым вместе попали на приём!
Приятным обращеньем там всех очаровали!
А общество высокое – сам государь был в нём!
Узнав об ихней дружбе, растрогался сердечно…
Позвал для разговору и даже руку жал…
Желал в ней пребывать как можно дольше, вечно
И званием обрадовал: стал каждый генерал!
Ещё об том помыслить, но что-то всё смешалось…
Представилось другое… сам Бог не разберёт…
Та Чичикова просьба не кстати примешалась,
Перевернув мечтанья, волшебный их полёт…
Об этой просьбе мысль с чего-то не желала
Перевариться что ли в несчастной голове…
И так и так крутил, ворочал и не мало,
Но так и не сумел понять её вполне…
Растерянно сидел, потягивая трубку
Пока лакей на ужин тихонько не позвал,
Дав отдохнуть мозгам, расправить их закрутку…
«Престранный день случился…» - он сам себе сказал…
*