Я охотился за наядой.
Сети плел из подводных стеблей и растягивал над ручьями, маскируя лесной травой.
Выбирал для нее наряды и мечтал, как сомкнутся дебри, и укроют нас - от вселенной - предрассветной искристой мглой…
Я охотился за наядой. Шел на голос призывно-звонкий, что манил окунуться в свежесть ее девственных родников… Солнце тихо смеялось в кроны, свет ложился узором тонким на поверхность земли прохладной и на заросли берегов…
У наяды коса из тины, у наяды венок из лилий, она бьется в сетях, и глина вместе с ней поднялась со дна.
- Отпусти, - умоляет тихо. - Не держи меня здесь насильно, ты же знаешь и сам, пожалуй: для тебя я не создана…
У наяды нагое тело отливает цветами ила. Ее кожа как будто тает теплым воском в моих руках...
- Я готов на любое дело, чтобы ты меня полюбила! Только слово скажи, и будет все, как видишь в своих мечтах! У меня есть дворец и слуги, у меня серебро и злато, я богаче царей из мифов! Что захочешь, тебе отдам! Будешь спать на шелках расшитых и гулять по аллеям сада, пожелаешь к воде вернуться – в миг построю большой фонтан, или пруд – как сама прикажешь! - дно из гальки, ступени-мрамор, чужеземных рыбешек стаи… Только слово – и будет так!
- Отпусти, - повторяет нимфа, - я игрушкой тебе не стану, твоя страсть для меня – угроза, а неволя – смертельный враг. Я свободна душой и телом! Я – дитя темных вод и леса! Я привыкла к болотной грязи, мне милы ароматы дна!
- Ты подумай еще немножко! Жизнь, достойная хоть принцессы: не диковинный зверь, наяда, а любимая мной жена!
Но наяда глаза отводит, ее голос дрожит:
- Не можешь… Ты не можешь понять, о, смертный: взаперти я не стану жить! Мне подводный простор – дороже, чем дворцовые пыль да роскошь! Невзирая на все богатства, не смогу я тебя любить!
Я смотрел на нее с мольбою. На колени вставал - напрасно. А закат догорал над лесом и едва проникал сюда. Из ручья исходила темень….
О, наяда, ты так прекрасна, в черных водах почти прозрачна - будто сделана изо льда! - но лицо исказилось болью… Тень печали легла под веки – это смерть поселилась в теле – неподвижна и холодна…
О, наяда, теперь я знаю. Ты не можешь стать человеком. Я разрезал тугие сети, что держали в плену тебя. Но, наверное, было поздно... Ты, растаяв, сливалась с илом… На траве четкий след остался – словно письменный приговор.
Так, судьба, насмеявшись вдоволь, превратила ручей в могилу.
В эту ночь у воды я слышал скорбный плач прочих нимф - сестер…
***
Утекали минуты ядом…
Я охотился за наядой…