Совершенно обычный мальчик в совершенно обычном городе грешников, шлюх и осени
Пьёт Folle Blanche из бокала во время ливня, открыв балкон
И до фильтра последнюю в пачке – жадно и дерзко в бетонный карниз ввинчивает.
Нарисованный на плакате музыкант из немодной давно группы, в профиль напоминающий
Пирса Броснона
После пары стаканов водки до этого, обретает черты и ужимки Дэвида Линча.
А на мокрых шоссе заливают светом озёра бензина железные всадники,
яростно фарами щурятся, дворниками убирают слёзы и чью-то тушь – как следы после пожара от сажи и копоти.
Ещё десять секунд до нового трэка плэйлиста,
Что репидом закинул в соседнем садике,
По экрану скользя холодными мокрыми пальцами, разломив сигареты в дырявом кармане…
да будь они прокляты.
Совершенно обычный мальчик, мечтавший дышать не так как сейчас дышится –
Не любовью скудной, сведённой к постели, не ацетатными фильтрами губ, что меняют своих обладательниц.
Не стихами, которыми блюёт голова, но они почему-то никак не напишутся.
И не шотами в барах, леча себя от странной меланхолии парой коктейльных капельниц…
И ему постоянно чего-то до жути, до дрожи хочется. Аж до скрежета в скулах,
До хруста пальцев, до омерзения.
И ответа нет ни в одной из известных книг. Ни в Библии, ни в учебниках, ни у Маркеса за станицами «Ста лет одиночества».
Облака каждый день меняют форму, но и улица с отрезвляющим ветром вечерами не приносит спасения.
Вроде бы есть любовь. Есть вера в то, что многое ждёт за временем. Есть кому расплетать сплетение солнечное и кого целовать чаще, чем касаться стеклянных колбочек.
Но спокойно вскрывает хирург старый шов где-то между совестью и подозрением,
Что всё в мире бренно и что в сердце, как в игольницу, ещё навтыкают немало иголочек.
И хотелось бы стать актёром, а может, банкиром, а может, Богом –
Но неясно ещё, что больше нравится – аплодисменты, деньги или власть над сердцем, закрытым на цепи.
И жалеет мальчик, что не успел подумать о чём-то и что думал слишком о многом,
Когда надо было не думать, а идти, идти, карабкаться к поставленной цели.
И никак не поймёт его девушка, что ревнует его к прошлой влюблённости, угасшей и из пламени превратившейся в ночник для чтения макулатуры – хорошей, по сто страниц, типа Коэльо или Ричарда Баха,
Что каждый момент времени мы новые – и что он так и останется где-то в прошлом, следуя за своей окрылённостью – но это будет уже другой он, а не тот, которому сейчас она наливает кофе и гладит рубаху.
Эта двойственность времени, это странное чувство счастья и в то же время, разочарования – непременная часть пейзажа города грешников, шлюх и осени.
Совершенно обычный мальчик допивает коньяк, и выходит из дома ещё заранее,
Улыбаясь загадочно всем подъездным лампочкам, поздним прохожим и Пирсу Броснану.
Он идёт, пошатываясь, по сырым тротуарам с глазами горящими вдохновением.
Что его вдохновляет в этом мире – не знают даже вороны на линиях передач, не знает шипящее радио – да откуда ему знать…
И не знает его девушка, которая тоже считает себя не то ангелом, не то гением,
Ругается матом, курит и сейчас, наверное, после кружки чая и пары затяжек, уже ложится спать.
Он куда-то за город, где горы от стройки алмазными сопками вкручены между длинными чёрными плитами,
Чтобы встретить рассвет, затянувшись Винстоном, что у прохожего стрельнул возле аптеки на всякий случай.
Меж рекламных щитов, на попутке в дождь, с молчаливым шофёром, музыкой в наушниках
И горящими габаритами,
Чувствуя всем своим нутром, что мир, в котором он живёт – непременно лучший из лучших.
Осознавать, что он счастливее многих – потерявших веру в любовь, потерявших остатки душ и мечту, с глазами мёртвых невыросших нервных детей.
Пьяный… нет, ещё полупьяный, сочиняющий ритмы под бит дождя по стеклу, отдающему псиной и водкой.
И плюющий в реальность песчинками гениальных светлых идей.
Их не жалко. Их слишком много,
Чтобы беречь,
а жизнь такая сладкая и такая короткая.
Совершенно обычный мальчик – даже обычнее, чем ты можешь себе представить, встречает рассвет с последней затяжкой и странной улыбкой на тонких губах. Можно сказать, босой, ничего не имеющий, в драном рубище…
Но влюблённый и любящий.
У него есть секрет. И секрет этот очень простой.
Просто мальчик знает, что у каждого циника, у каждого разочарованного сердца
среди всего мрака, что на душе, среди смоляно-глянцевой ночи
есть одна, особая искра.
У каждого – своя. И что если дать ей зажечься и до пламени разгореться
Где-то там, в груди, слева, станет чуточку
Проще.
Чуточку…
Проще…