1.
Случайно переключив на православный канал, поняла, что сегодня больше не могу смотреть на иконы и монастыри...
Вместо раннего утра поход по достопримечательностям Мурома начался в полдень. Уже этого обстоятельства хватило бы, чтобы сделать день долгим и утомительным, а тут еще передвижение исключительно пешком и августовская изнуряющая жара... Тем не менее, поход я начала с энтузиазмом, стараясь не упустить ни одной детали. Удивительно, насколько я была внимательна к мелочам в начале пути и как бесчувственна и безразлична к прекрасным видам и произведениям искусства в конце похода...
Первым по списку был Благовещенский мужской монастырь с группой прихожан, толпившейся перед памятником Петру и Февроньи. Обойдя скульптуры святых, я увидела небольшую фигурку кролика (видимо, символа плодовитости), мордочку которого терли на счастье - очень мило! Тут к нам (ко мне, моей бабушке и ее сестре) подошел чуть седеющий мужчина средних лет и среднего роста. Его отличительной чертой был былинный слог, которым он принялся рассказывать про историю этого места. "Наверное он хочет нам что-то продать"- на уровне подсознания подумалось мне. И точно за этим последовало складное и рифмованное предложение купить магниты. Я бы конечно отказалась, но бабушка была полна решимости купить весь десяток (какой смысл покупать одинаковые сувениры в одном месте, чтобы потом больше нигде не покупать?), поэтому пришлось согласиться хотя бы на один. Общительный мужчина поинтересовался, откуда мы приехали. Услышав, что из Коврова, ответил, что оттуда мало туристов. Решив, что он нам немного должен, потому что мы взяли у него товар, я поинтересовалась про мой родной Юрьев. С удивлением услышала, что из Юрьева здесь бывает довольно много туристов, а у нашего собеседника в юрьевском районе живет друг. Со скорбным лицом мужчина спросил, жив ли еще наш педагогический институт. Это чувство: сначала ты радуешься, что человек знает твой город, а потом становится неловко, что воспоминания о городе не самые лучшие...
Главный храм монастыря встретил удушливой полутьмой, женщины в платках растерянно жались по углам. Половина помещения была на реставрации, что нарушало общий вид и свободу передвижения. Пока мои тетушки (так я их про себя называла) начали судорожно кидаться ко всем иконам, я рассматривала свежую недоделанную роспись у окна, гадая какой рисунок получится в итоге. Пока все прикладывались к иконам, я украдкой трогала штукатурку и уносились в мыслях во времена Феофана Грека и Андрея Рублева.
В следующем зале (престоле, если я правильно понимаю устройство храма) роспись стен над алтарем была закончена. Хотя я и не люблю "новодел", изображения святого княжеского семейства, ангела, будто птицы-сирина, и Улиании Острожной в расшитой рубахе и с букетом ромашек (ну вылитая Аленушка из русской сказки!), точно сошедшие с картин Васнецова, пришлись мне по нраву. Я всегда с почтением и внутренним трепетом посещаю храмы в надежде соприкоснуться с чем-то неизмеримо высоким и одухотворенным. Для меня святой вещью является вещь древняя, будто впитавшая в себя энергетику людей, веками с ней соприкасавшихся. Таков животворящий крест в Георгиевском храме в Юрьев-Польском и лики Христа и Георгия Победоносца в Архангельском соборе в Москве. Мурашки бегут по коже, когда подумаешь, сколько видели эти мудрые глаза потрескавшихся от времени икон. А тут этот новодел. Симпатичный и приятный, но все-таки новодел!
С одной стороны я восхищаюсь жителями Мурома, которые из предания о Петре и Февронии сумели выжать государственные субсидии, сделавшие Муром развивающимся туристическим центром. С другой стороны для меня подлинной ценностью обладают места, которые искусственно не популяризируются...
Из размышлений меня вырвал вид двух икон, висящих в углу. Одна большая и роскошная в позолоченной оправе, а другая маленькая в бордовом бархате, заставившем биться сердце сильнее. По легенде в городе Козельщанск (ныне Украина) жила девушка, решившая из-за тяги к знаниям, получить образование в Петербурге. Однако северный климат свел девушку в постель, и больной пришлось возвратиться на родину, где была обретена эта чудесная икона. Она помогла девушке поправиться и закончить университет, стала ее покровительницей, а вскоре местной святыней, заступницей всех женщин. Итак, передо мной была икона Козельщанской Божей Матери. Никакую легенду я в ту минуту не вспомнила, настолько икона поглотила меня. Нежный овал лица, красивый прямой нос, тонкая линию губ (каноны иконописи запрещали рисовать пухлые губы, свидетельствующие о чувственности, когда тонкие губы подчеркивали глубину глаз). И глаза. О эти глаза! Бездонно голубые, но в тоже время с переливами цвета пасмурного октябрьского неба. Немого прикрытые, с грустью и нежностью смотрящие на младенца. Ему через столько предстоит пройти и столько испытать. Он Царь Небесный и будущий спаситель человечества. Но пока он всего лишь беспомощное дите, и разве может его высокое предназначение остановить жалостливое замирание материнского сердца?
Сам Иисус был написан просто изумительно. Не младенец с лицом старика, а просто ребенок с задумчивым и мудрым взглядом. Обе фигуры чрезвычайно гармонировали с собой, образуя единое целое. Умиление, исходившее от иконы, не допускало даже мысли, что образ создавался рукой человека. А нежностью и воздушностью лик мог соперничать разве что с картинами Рафаэля, но такая русская и близкая икона была мне намного милее...
Через несколько мгновений потрясенного созерцания я поняла, что мои спутницы уже ушли и мне тоже пора. Уходя я успела разглядеть множество цепочек с крестиками и другими предметами, обладателям которых помогла Козельщанская Божья Матерь.
Почему люди, тянувшие меня в храм теперь с недоумением посмотрели на мое отсутствие? Время, чтобы соблюсти обрядовую сторону истекло (приложиться к каждой мало-мальски важной иконе), а чтобы понять мое влечение они не обладают проницательностью... Я их понимаю, но все же грустно, что даже в храме, месте отдохновения души, мы загоняем себя в определенные рамки. А ведь каждая душа раскрывается по-своему...
Бабушка и тетя что-то уточняли про икону у местных и повергали их в благородное возмущение, коверкая название иконы на все лады.
- Козельск - это город в Тульской области, а у нас икона Козельщанская! - сквозь пелену слышала я и думала, что эти невыразимо прекрасные голубые глаза навсегда запали мне в душу.
2.
Рядом с Благовещенским мужским монастырем располагался Троцкий женский монастырь. Интересно, прорывали ли монахи подземный ход, ведущий из одной обители в другую?..
Территория женского монастыря пестрела от множества цветников и ярких платков туристок. Но рядом с самыми манящими тенистыми аллеями и искрящимися на солнце фонтанами была надпись "хода нет". "Жалко, что туда нельзя" - сетовали все новоприбывшие. Популярностью эта тема могла соперничать разве что с высоким покровительством этого места г-жой Медведевой. Будто в подтверждение этому я увидела охранника, никак не гармонирующего с видом церковных построек.
Главной достопримечательностью монастыря были мощи Петра и Февронии. История гласит, что муромский князь Петр тяжело заболел, и вылечить его смогла только девушка Февронья, попросившая взамен исцеления жениться на ней (на мой взгляд, довольно нагловатая сделка). Выздоровев, князь само собой забыл про девушку, но через какое-то время болезнь прихватила с новой силой, пришлось позвать Февронью и выполнить обещание (не смог-таки отвертеться! оно и верно: здоровье дороже). Потом князь полюбил жену и жили они как говориться долго и счастливо. Необычность этой истории заключается в том, что похороненные в разных местах, наутро тела оказались в одном гробу. Это повторялось несколько раз, но как известно, чудеса происходят либо давно либо далеко...
3.
Устав от монастырской суеты и женщин, всеми силами пытающихся придать своему лицу выражение благочинности и умиления, а по выходу из обители грубо орущие на своих детей (ну истинные христианки!), мы решили пойти вниз по улице. "Как здесь красиво! Жаль, что нельзя снимать" - последнее, что я услышала выходя из монастыря с забитым снимками фотоаппаратом...
Мы шли по уходящей вниз улице прочь от показного благолепия. Тетя с грустью в голосе вспоминала, каким раньше были дома, где она жила. За разговором и собственными мыслями я не заметила, как между темневшими впереди деревьями мелькнула водная гладь. "Так мы вышли к реке!" - с удивлением воскликнула я, смотря на внезапно открывшиеся окские простоты. Но спускаясь все ниже, я увидела еще более удивительную картину. Дорога делала поворот, за которым разворачивался чудесный вид на Николо-Набережную церковь. Аккуратное желто-коричневое строение, будто единым монолитом вылепленное из речного песчаника, сверкало жизнерадостными бликами на золотых куполах. Игре света на верхушке церкви вторила речная рябь позади красавицы.
Какое же это чудесное зрелище! Как оно верно должно захватывать!
- Да не этот, а этот дом по телевизору показывали! Тут артист живет... этот... ну как его... забыла!
...
Двери церкви нам открыла молодая женщина с вытянутым овальным лицом и бирюзовыми сережками.
- А вы не знаете, тут дом артиста... известного... он еще в советских фильмах снимался...
- Не знаю, не знаю - отвечала женщина и качала головой, отчего вздрагивали сережки. И то ли лицо приобретало бирюзовый оттенок, то ли серьги казались более вытянутыми, чем они есть на самом деле.
В храме было тепло, уютно. И ни одного человека. Просторное помещение с богатым убранством было строго симметрично.
Я первый раз за день присела на лавку. Устало разглядывая алтарь, я медленно растворялась в мягком свете и тишине. Красные хоругви с ликами Христа воскрешали в памяти никогда не виденные мною походы древних русичей.
- Как же тут хорошо! - с чувством сказала бабушка, садясь на скамейку рядом со мной.
- О да! Спокойно и тихо, красиво и свободно. Так бы и не уходить отсюда! - живо откинулась я, обрадованная, что кто-то разделяет мои чувства - как чудесно луч солнца золотит драгоценные оправы икон...
- Ага... где же дом того актера... ведь по телевизору показывали... он в фильмах играл известных... ну как же его?!
Занавес.
4.
Душный августовский день был в самом разгаре. Освежившись у святого источника, мы продолжили путь заброшенной дорожкой. Лосиной тропой, как назвала ее бабушка. Идти приходилось по хлипкому настилу из досок, каждую секунду угрожающих погрузиться в грязную жижу. Не терять присутствия духа помогало стремление скорее выйти на набережную и задорные шуточки, которыми мы перебрасывались.
- Сейчас бы Медведеву, да по этой дорожке!
- Вот это верно!
Когда же наконец мы выбрались из густых зарослей, то залитая солнцем просторная набережная показалась нереалистичной. Лично у меня было чувство древнего человека впервые столкнувшегося с цивилизацией.
Но это восхищение как и всякое другое вскоре закончилось, оставив себе на смену желание пить и спрятаться в тень. Но на протяжении всей новенькой и выхоленной набережной с фонарями и лавочками не было ни одной спасительной тени. Сама Ока оставила меня равнодушной: берега поросли бурьяном, не было ни пологих зеленых холмов, ни пойменных заливных лугов. На середине реки медленно, будто как и люди устав от зноя, плыл старенький прогулочный катер.
Пройдя бесконечно долгую набережную и поднявшись по идущей в гору дороге, мы оказались у стен Спасо-Преображенского мужского монастыря, в народе прозванного Кирилловым. Назван же он был так в честь одного раскаявшегося грешника, ставшего батюшкой и много сделавшего для обители.
Прямо у стен монастыря меня поразила картина, которую я очень хотела запечатлеть: рядом с навороченным джипом прямо в траве лежал грязный человек в ободранной одежде. Название напрашивалось само собой: "Реалии нашего времени".
Несколько лет назад, когда я еще только начинала ездить в Москву с туристическими экскурсиями, нас часто отпускали одних прогуляться по центру до вездесущего Макдональса или пройтись по магазинам. Ну как пройтись, поглазеть на витрины, что мне всегда было безразлично и даже немного унизительно. Так вот во время таких прогулок, мне всегда на глаза попадались нищие с безжизненно опущенной головой сидевшие на тротуаре. Особенно мне запомнился человек с картонной табличкой: "Украли деньги и паспорт. Готов работать за еду". Каким был этот человек в прежней жизни? Инженером или продавцом, не важно. Может быть у него не все было благополучно (а где вы видели абсолютно счастливого человека?), но он хотя бы чувствовал себя личностью. А не раздавленным жерновами большого города человекоподобным пятном на тротуаре.
После поездок в Москву я не смогла бы сказать, какое впечатление было более яркое: от ужасающей нищеты на улицах одного из богатейших городов мира или, скажем, от театра. Спектакли вскоре забываются, а человек с табличкой запомнился мне навсегда...
Но вернемся к муромской картине. Злободневный кадр так и не был сделан - спутницы меня просто не поняли бы. Завернув за угол, мы увидели еще одного лежащего на дороге мужчину.
- Эк тут мужики отдыхают! - с присущим ей чувством юмора сказала тетя.
Кириллов монастырь входил в число немногих мест, которые я запомнила с прошлого посещения Мурома. Белокаменные строения, ухоженные дорожки, утопающий в цветах пруд и одинокая церковь над обрывом - все здесь было по-старому. Некоторые здания были на реконструкции, в глаза сразу бросались загорелые лица нерусских строителей. Куда же катиться страна, если наши святыни восстанавливают таджики?
Пока ждала бабушку и тетю, набирающих воду у святого источника, я смотрела на молодого высокого священника. О чем он думает, о Боге? Но вот рядом с ним встал еще один и что-то заговорщески зашептал первому на ухо. При этом оба заулыбались довольно ехидными улыбочками, отчего их лица стали очень похожи. "Может они братья" - даже подумала я.
Поворачивая на развилке монастырских дорожек налево, я мельком глянула на приближающегося ко мне справа священника в черной рясе. Оставил ли он мысли о мирской суете, смог ли победить желания бренного тела... Не знаю, но ершистая рыжая борода не придавала его облику благообразности, а узкие глаза с цепким взглядом были слишком живы и подвижны. Навстречу мне кинулась девушка, тщательно прикрывая кофтой футболку с озорным зайчиком Playboy: "Батюшка, благослови!". Интересно, заметил ли.
Основная реликвия монастыря, находящаяся в главном соборе, представляла собой лежащую на постаменте ужасающе реалистичную восковую фигуру Ильи Муромца. Почему-то мощи других святых, виденных в этот день, не вызывали во мне никаких чувств. А тут эта фигура, от живого тела которой остался только палец, пугала и влекла одновременно. Я не думала, что это Илья Муромец (ведь для меня он всегда останется сказочным персонажем), а просто мертвый человек, который казалось вот-вот оживет. Это ожидание, что он сейчас откроет глаза было настолько завораживающим, что если бы не очередь, я простояла бы здесь несколько часов.
На иконах Иисуса всегда изображают по-разному. То с карими, то с голубыми глазами; то сурового и карающего, то кроткого и всепрощающего. Мое внимание привлекла икона, подобно которой я еще не видела. На ней был будто не Христос, а маска африканского божка. Огромные черные пустые глаза бездумно и требовательно вперялись в пространство впереди себя, будто требуя человеческой жертвы. А перед иконой сама собой раскачивалась лампада.
Следующим моему внимательному осмотру подвергся иконостас. Еще при входе в храм я заметила, что в нем есть отверстия, позволяющие разглядеть алтарь.
Говорят, давным-давно молодой священник загляделся на хорошенькую прихожанку. С тех пор место, где вино и хлеб становятся кровью и плотью христовыми, закрыто от любопытных глаз иконостасом. Тем интереснее мне всегда было интересно заглянуть в святая святых. Стараясь изобразить на лице безразличие, я украдкой разглядывал подписанные вешалки с одеждой и храмовую утварь. Чайник? Это правда электрический чайник?
Еще одним открытием в этот день была книга "Авва онлайн" с фотографией хитрого попа на обложке. "Боже, что это?". Оказалось, интернет-записки приходского священника.
Последними местами нашей экскурсии-паломничества была небольшая смотровая площадка с видом на Оку и белая часовня. В небольшом вытянутом строении с острым шпилем единственного купола покоились черепа и кости иноков, живших в монастыре десятки, а может быть и сотни лет назад. Часовня была вытянута как вверх, так и вниз; под землей строение занимало столько же места, что и на поверхности. Полукруглая лестница спускалась к полкам с рядами черепов, бесстрастно взирающих на пришедшего провалами глазниц. Надпись над останками гласила: "Помните, мы были такими как вы, вы будите такими как мы". Какая очевидная, а от этого еще более ужасающая, правда жизни заключалась в этих словах, пугающих и безучастных, как древние кости. И ничто не может остановить этого: ни мольбы, ни горе, ни упреки. Люди умирали и всегда будут умирать, независимо от желания. А взамен будут рождаться новые и новые люди. Может быть в этой бесконечной череде рождений и смертей заключается непостижимая мудрость жизни? Лишь вспоминая о смерти мы ощущением быстротечность, а потому бесценность каждого мгновения. Спасибо тебе, древний Муром, и тебе, маленькая часовенка, что вновь заставили жить настоящей жизнью и дышать полной грудью!