Большая дорога Николая Пашкова
Нам бы гордиться, что творчество нашего земляка украсило российскую антологию «Русская поэзия. ХХ век».
Нам бы радоваться, что именно Пашкова, выпускника Высших литературных курсов при Литинституте имени А. М. Горького, в богемной столице именуют не иначе как Ванька-встанька русской поэзии.
Нам бы поздравить нашего самородка, на днях издавшего и, как всегда, за свой счет, очередные лирические вирши.
А мы… Мы чуть не проворонили юбилей. Да какой!
Конечно, для Николая Алексеевича, профессионального шофера-дальнобойщика и не менее профессионального боксера, нынешние 55 еще не возраст. И еще не повод петь дифирамбы, тем более что они для Пашкова, в общем-то, непривычны.
Но разве не повод вернуться к лучшим, на наш взгляд, цитатам из сборников «Перегон», «Люблю дорогу», «Поэтический этап» и «Дальнобой»?
Орску
В месяце июле ненароком
Умер день в кругу мирских забот.
Спящий город
ртом раскрытых окон
Ловит дождь деревьев – кислород.
День разбился серой каплей воска,
Долгий срок отбыв среди осин,
Ночь гуляет
по проспектам Орска,
С яркими наколками витрин.
День убит, по грустному Ущелью
Я бродил сегодня сам не свой –
Как нежданно оказалось мелью
То, что раньше слыло глубиной.
Остывая, словно чай в стакане,
Крепко спит озерная вода,
Заблудившись с юностью в тумане,
Потерялось детство навсегда.
Детства нет,
осталась лишь «тарзанка».
Нет меня того, а этот плох,
Русская шоферская баранка
Хоть кого согнет в бараний рог.
В Орске эко-осень, спят орчане,
В небе дым, как птичий перелет.
Не хочу торчать стрелой в колчане,
Как звезда, сорвусь в ночной полет.
Дорожа дорогой, как когда-то,
Закачусь за горы и моря,
Может, от меня, как от заката,
Загорится юная заря.
Я опять в дальний рейс уезжаю,
Как молитву,
запомнив твой взгляд.
И деревья родимого края
Вдоль дороги, прощаясь, стоят.
Как устану – сверну на стоянку,
Разведу у дороги огонь,
И опять беру в руки баранку,
Словно в детстве,
тальянку-гармонь.
Гул мотора на разные ноты
Мне опять свои песни поет,
И опять в этой жизни чего-то
Мне как будто недостает.
Мне в пути не хватает уюта,
Ну, а дома – дорожной красы,
И бываю я хмур почему-то,
Свою жизнь положив на весы.
Вьется трасса, как дым папиросы,
На крутой поднимаясь подъем,
В окна глаз, сквозь житейские слезы,
Мне, как каждому, видно свое.
Что вдали без былого азарта
Снова солнце заходит с червей,
Что одна у меня только карта,
Только карта Отчизны моей.
Что колеса дымятся от бега,
Полысев, как моя голова,
На дороге средь ветра и снега,
Подбирая для сердца слова.
Что стихи тоже дело мужское –
Руль крути, но душой не криви,
Бесконечной шоферской строкою
Объясняясь России в любви.
Март придет, и зажгутся мартены,
Сталь зимы расплавляя в моря,
И дорога в цветах по колена
Позабудет тоску октября.
Колеи мне протянет, как руки,
За собой поведет не спеша.
И ее после долгой разлуки,
Как невесту, обнимет душа.
Чаровница тюльпанного края,
Помнишь ли,
как мальчишьей порой,
Размечтавшись дойти до Китая,
Ночевали мы в поле с тобой?
Как, ныряя в ковыльные волны,
Подсмотрел я, веселый до слез, –
Нашу землю – огромный подсолнух –
Грызли белые зубы берез!
Шаровары сошью из сатина,
Нанесу на лампас письмена,
Как протяжная песня акына.
Нескончаема жизни струна.
Пью я воздух степной и сосновый,
Ем слоеный пирог бытия
И сегодня влюблен я по-новой
В сотворенные Богом края…
Дремлет степь, как седая старуха,
На завалинке русской избы.
И дорога мне шепчет на ухо
Предисловье шоферской судьбы.
Красиво жить – силен ты, слаб ли –
Не запретишь,
И капли плыть решили к цаплям,
Сорвавшись с крыш.
Но по весне морозна ночка,
А день – парной.
И если капля одиночка –
Ей смерть одной.
Сошлись ручьи, сбежались в реку,
Вскрыв панцирь льдин,
И завещали человеку:
Не будь один!
Река есть жизнь.
В тайге, в пустыне, –
В потоке дней,
Стремись поближе к середине –
К сердцам друзей.
И капли те в бурлящем споре
До слез чисты,
Пусть и не все достигли моря –
Своей мечты.
То море – как благодаренье
За трудный путь.
А испаренье – воспаренье,
Не смерть отнюдь!
Блажен, кто каплей в море входит,
Он не умрет!
В народе есть, как и природе,
Круговорот.
Весна на Урале
Горы, сосны – даль за далью –
Залюбуешься любой!
Блещет солнечной медалью
Небо в майке голубой.
Перевал беру с разбега,
Камнем вниз, и – вот она!
Ест мороженое снега
Девка красная – весна!
На лице ее отвага,
От нее и майских гроз
Снег уходит по оврагам,
Словно поезд под откос.
Я любовью заболею,
Я сорву подснежник ей,
Сверху он снегов белее,
Снизу – неба голубей!
И опять мелькают спицы
Стройных сосен и берез,
И взлетают, словно птицы,
Брызги луж из-под колес.
В пестроте калейдоскопа
От дорожного столба
Начинается Европа,
Продолжается судьба.
Небо лиловое, как баклажан.
Месяц – турецкий кривой ятаган.
Ночь, задремав, как собака у ног,
Светится искрами Божьих дорог.
Посохом звездным
пронзающий тьму
Движется Бог по пути своему,
Чтоб люди грешные,
сбившись с пути,
Снова дорогу могли обрести.
Вот отчего на ковре темноты
Светятся звездочки – Божьи следы!
Осень
Дымной рекою молочной
Трасса на Север спешит.
С клюквой в карманах обочин
Берег кисельный манит.
Осень торопится к югу,
Все подвергая огню.
Медленным пламенем плуга
Трактор сжигает стерню.
Падают белые птицы
С неба, как снег, в борозду.
Самое время жениться,
В поле закончив страду.
Свадьбы, днем с фарами, ищут
Северных верных невест.
Старый дорожный волчище,
Я озираюсь окрест.
Осени рда золотая
Мне поубавила злость.
Где ты, хотя б «плечевая»
Тазо-берцовая кость?!
Честью мужской не рискуя,
Был я застенчиво строг
К тем, кто за секс голосует
На перекрестках дорог.
К тем, кто стучит на стоянке
В полночь, красивый, как смерть.
Просит конфетки-баранки,
Вафли и прочую снедь.
Молвил мой сменщик суровый,
Старый дорожный «бандит»:
– Нужен спидометр новый,
Чтобы показывал СПИД.
Мне и теперь, после пьянки,
Бросив под голову жердь,
Стоит заснуть на стоянке –
Снится красивая смерть.
Будто с сиреной на «РАФе»
В лоб мне идет на обгон
То ли шофер, то ли шафер
Свадьбы лихих похорон.
В полях босоногого лета
Я гладил колосьев чубы,
А в небе на полке рассвета
Стояли кувшины судьбы.
Кувшинов там было немного,
Стояли они, как стога,
Я выбрал с названьем «дорога»,
С тех пор она мне дорога.
Ушел я в шоферские асы,
В далекий зовущий простор,
Беспечные школьные классы
Сменив на дорог коридор.
Кувшин я наполнил рекою
Туманов, дождей и тревог,
Подаренной Музой строкою
И чем-то еще между строк.
С тех пор и зимою, и летом
Я глажу, забыв про покой,
Дорог разноцветные ленты
Шоферского взгляда рукой.
Вплетаю в песчаные косы,
В гранитные гривы хребтов,
И снова встают, как вопросы,
Горбатые спины мостов.
И скорбные, как некрологи,
Всплывают былые года –
Деревни впадали в дороги,
Дороги текли в города.
Но Русь – она Богом хранима.
Пой, сердце, мотор не глуши.
Промчались холодные зимы
По улицам русской души.
Деревня просила подмоги.
И я обувал сапоги
И новые строил дороги
К селеньям полей и тайги.
И дорого русской дороге
Я вновь бы и вновь заплатил
За все ее песни-тревоги,
Что были как воздух для крыл.
Чтоб не было больно планете
За то, что бегут средь полей
Дороги – печальные дети
Огромной Отчизны своей.
А. Иванову
Друг мой, друг мой, я очень болен –
и теперь уже много лет –
синим небом и чистым полем,
и любовью, которой нет.
Время – лекарь. Сожмет запястье –
тот же колокол будит кровь.
Без любви умирает счастье,
но без счастья живет любовь.
Белой юности
голубь почтовый
на прощанье принес письмецо –
и дорога, согнувшись подковой,
мне, как врач,
посмотрела в лицо.
Жизнь летела, крича тормозами,
то на север, то снова на юг, –
стало небо – любимой глазами,
стало солнце – теплом ее рук.
А затем, как в строке запятая,
В гололед – хоть коньки проси –
я разбился в горах Алтая,
бросил «МАЗ» и ушел в такси.
И теперь, как домашняя кошка,
жизнь оседлая гладит бока,
и тоска, как лакейская трешка,
притаилась во тьме пиджака.
Мне приятны таксистские ночи,
разговоров веселая вязь,
только сердце
тоску мне пророчит,
рядом с трешкою той колотясь.
Сердцу помнятся ночи иные
и другой, не таксистский простор,
где со мной полевая Россия,
словно с сыном, вела разговор!
Друг мой, друг мой,
я очень болен.
И теперь уже много лет
одиноко плывет в чистом поле
моей юности белый корвет.
Лишь взойдя на высокую гору,
можно видеть его паруса…
Мы вернемся еще к разговору,
мать-Россия, поля и леса!