Остро не забыто вспоминаются сегодня конец 80-х и начало 90-х. По накалу духовной жизни им мало равных. Тогда приход в учительскую был событием! Учителя тащили с собой статьи, «Огонек», литературные журналы, имевшие тогда феноменальный, не повторившийся больше никогда успех! «Асса» – событие, «Игла» – событие, «Маленькая Вера» – событие, «Иди и смотри!» – потрясение!
После просмотра последнего возвращался я домой с ученицей своей Катей Куклиной. По-хорошему отягченные страшным киноповествованием, шли долго молча. Потом разговорились. Увиденное во многом казалось одинаковым по впечатлению и ученице, и учителю… Почему-то попытку поделиться чувствами и мыслями по поводу кинематографического «реквиема» Элена Климова опубликовать я тогда постеснялся.
Вновь выходившие книги кочевали из рук в руки. Книги даже не самого лучшего качества, такие, например, как «Дети Арбата» Рыбакова или «Все впереди» Белова…
Съезды Верховного Совета образца 89-го года смотрела вся страна. Почти вся. Это был самый захватывающий боевик! Сейчас представить такое невозможно.
Публикации прежде запретных произведений потрясали. В Архангельске из рук Лены Котцовой в 88-м я получил номера «Дружбы народов» с «Чевенгуром» Платонова. Ошеломление! Не отрываясь прочитал.
В школе все кипело. Было в этом много бестолковщины. Но глаза горели и учеников, и учителей. Чего мы только не перепробовали тогда!
И это при талонах, не освещенных улицах, стылых квартирах, нищих магазинах (просто пустых!). Тогда почему же не понять духовные порывы 17-18 года в убитой войной России? Не понять Маяковского, Мейерхольда, Брюсова, Блока, четыре часа подряд читающего в промерзлой аудитории лекцию одному (!) студенту…
Мир вокруг взорвался во всех его ипостасях. Все вокруг «горело», переплавлялось, ежесекундно менялось. Еще не вышло достойной книги о той «пятилетке».
Непростое время погнало по городам и весям новоиспеченной России музыкантов, актеров, чтецов, других представителей творческой элиты, выбитых «реформами» из привычной колеи. Именно в те годы во многие школы страны приезжали с концертами камерные ансамбли, оперные певцы, цирки, театры. Самой, наверное, незабываемой встречей был приезд в Хозьминскую школу знаменитого джазового коллектива Владимира Резицкого. Сам лидер группы «Архангельск» выступил перед ребятами с ярким словом, а вечером, в местном клубе, музыканты дали незабываемый спектакль. Потрясла полнейшая их самоотдача, высочайший профессионализм! И всё это – за копейки, которые не окупили и дороги.
«Успел» отметиться в ставшей мне родной школе и Виктор Павлович Кононов, человек энциклопедических знаний, богатейшей, захватывающей судьбы, историк, социолог, ученый. Несколько десятилетий он работает над фундаментальным трудом «Единство бытия», вместившего в себя тысячи страниц размышлений о мировой истории. Нельзя не удивляться как чуду знакомству с этим человеком и не понять твердо и навсегда: и в провинции можно быть «с веком наравне».
Этой весной Виктора Павловича не стало. Третьего инсульта он не перенес.
Солгинская пуповина моя была в то время еще очень крепка. И я часто срывался с места и приезжал к друзьям в район «Одессы», где мы пили дешевые советские вина, пели под гитару песни, делились планами на будущее, спорили до поздней ночи обо всем, о чем и спорят в такие годы.
В 1983 году мы с моим солгинским дружком Колькой Ситчихиным наскоро собрали рюкзаки, бросили в них самое необходимое, бросили их самих на багажники советских «железных коней» и где-то около обеда были уже в пыльном летнем Вельске, у привокзальной столовки.
Мы намерились – ни много и ни мало – доехать до Вологды.
Ну разве могли мы догадываться, что в Вологде нас поджидает Анатолий Ехалов, а в Ярославле – сержант Гусев?!
В Вологду мы приехали к вечеру. Расположились на улице Сергея Орлова, в самом центре вологодской «древности». Я знал: когда наступал вечер и прохожие становились редки, у Софии можно было забыться, помечтать, полюбоваться видами церквей, рекой…
У цветочной большой клумбы мы уселись на широкую скамью, а у ног раскинули какую-то закуску, а посредине – «бомбу», так называли тогда полуторалитровую бутылку дешевого вина, темно-зеленого стекла и очень крепкую. И только мы причастились в первый раз, как у скамьи выросли двое молодых мужиков.
– Вы откуда, парни?
– С Архангельска…
– Ни хрена себе! А мы журналисты. Толька вот с газеты «Вологодский комсомолец», а я на местном телевидении работаю. Можно присоседиться? Да у нас и своё есть, не бойсь…
Телевизионщик был пьянее, и скоро он глубоко заинтересовался Колькиными башмаками, грязными и сбитыми.
– Не верю я им, что они велосипедисты – бомжи какие-то, – ёрничал он. – Нужно отвести их в подвал редакции и там расстрелять, а башмаки не снимать. Вон они у него какие, – докапывался он до скромного Ситца. Тот ухмылялся, смущенно почесывал небритую щетину и неловко как-то отнекивался и односложно.
Через некоторое время «телевизионщик» смылся за добавкой, а мы разговорились с Толиком.
Когда же я обмолвился, что в Вологде бывал не раз, гостевал на могилке Рубцова на новом вологодском, писал курсовую по творчеству поэта, то Толика прорвало. Он представился мне чуть ли не другом Рубцова, почитателем и знатоком его таланта. Дальше для нас перестали существовать Софийский собор, набережная, Вологда – мы предались чтению и «воспоминаниям» о Рубцове. Отчетливо запомнилось, как хорошо Анатолий читал рубцовское «В ресторане» («Когда в окно холодный ветер свищет…»). От него же я узнал в тот вечер неизвестные мне экспромты, навроде этого:
Однажды возле магазина
Я так спросил торговку Зину:
Мол, почему же ваши яйца
Гораздо меньше, чем у зайца?
Она ответила не глядя:
– Зато побольше ваших, дядя!
Или знаменитое теперь про алкоголика, пальто и Коротаева… Толик разошелся, потому что внимал я ему во все уши. С пару стаканов он превратился в окончательного и бесповоротного друга Рубцова, и, говоря о поэте, непременно вставлял: «Мы».
– А хочешь я тебя познакомлю с Аркадием Петровичем Кузнецовым? Вставайте, собираемся, идем! Это такой человек! Где он только ни работал! У него лучшее собрание фотографий Рубцова! Уж он-то его знает!
И мы двинули, прихватив наши велосипеды, к дому, где жил Аркадий Петрович. Причем, Колькин велосипед гнал гений телевидения, уже обвинявший нас по дороге к центру «в шпионаже» в пользу кого-то там…
У Кузнецова Толик попритих. В том смысле, что больше уже не бравировал так открыто знакомством и дружбой с Рубцовым. Разве только тогда, когда наш новый знакомый покидал нас на время…
Аркадий Петрович человеком оказался действительно редчайшим. В его секретере, похожем на библиотечные, библиографические, хранились в большой аккуратности и величайшем порядке конвертики с негативами фотографий и образчики самих фотографий. В отдельных ящичках содержались снимки Белова, Астафьева, Шукшина, Рубцова и многих других русских писателей, и всё это сокровище было делом рук Аркадия Кузнецова.
– Вранье! Не был Рубцов пьяницей! Он был глубоко интеллигентным человеком! – шумел на кухне хозяин квартиры, отвечая невидимому оппоненту. – Да, горд был! И в первый раз подошел ко мне и сказал: «Фотографируй меня, я – гений!» Я и снял его.
Телевизионщик время от времени вклинивался в наш разговор и настойчиво советовал «отвести нас в подвал и …не снимать ботинок».
Потом мы с Толиком в носках прямо бегали в ресторанчик по соседству и брали еще бутылку сухого.
На следующий день компания проводила нас. Вослед нам, отъезжающим, мощный и хмурый с похмелья новоприобретенный друг снова промычал что-то там о «грязной обуви» и «подвале»…
В 1986 году я во второй раз буду гостем Анатолия Ехалова. Остановимся мы с Николаем в «немецком» домике на улице Комсомольской, где и жил тогда Анатолий со своей женой, тоже журналисткой. Несколько домиков в Вологде после войны строили пленные немцы. С непривычными для русского высокими и оттого «холодными» потолками. Толик во второй приезд потчевал меня антимассонской литературой и… тушеной фасолью с салом свиным собственного рецепта.
В тот год он стал лауреатом премии имени Валентина Овечкина и, расставаясь с нами у развилки дорог, подарил мне с дарственной надписью книгу «Бег времени летящий», где с ним соседствовали Юрий Бондарев, Александр Проханов, Михаил Алексеев, Егор Исаев и другие известные авторы того времени. Очерк Анатолия назывался «Тяжелый хлеб».
Между встречами мы обменялись с ним несколькими письмами, делились своими думками о положении северной деревни. Толик прислал мне немало номеров «Вологодского комсомольца» с его статьями. Почему-то запомнилось его горячее слов в защиту «браконьеров» Белого озера, в защиту их права ловить рыбу в их отчине и дедине.
Еще раз встретились мы в 1989-м, когда судьба на два месяца забросила меня в Вологду на курсы директоров.
Кажется, тогда я был в редакции газеты «Красный Север»… И вот ведь прихоти предопределения: ровно через двадцать лет я полечу в Нарьян-Мар с редактором двух вологодских журналов и газеты «Красный Север» Андреем Сальниковым. Мы сдружимся. Я буду посылать ему газету «Графоман», он мне – свои издания. И в сентябре 2010 года я в трубке мобильного телефона я снова услышу голос Анатолия: «Приезжай! В баньку сходим!» А в журнале Андрея «Лад» наши имена с Анатолием будут соседствовать в одном номере.
В смутные же времена конца 80-х я сидел у него в маленькой редакционной комнатке и читал ново открываемого Варлама Шаламова.
Следующие двадцать лет я не раз встречу моего вологодского знакомого на… экране телевизора. Он будет известен на всю страну (а уж на Вологодчину точно!) как организатор праздников коня и коровы, бани и топора…
К тому времени он станет Действительным членом Петровской академии наук и искусств, автором десяти книг прозы и публицистики, лауреатом многочисленных премий и фестивалей в области литературы и кино…
...и я включал передачу Геннадия Заволокина и смотрел: а не будет ли сопровождать великого гармониста Анатолий и что он споет и отчебучит в этот раз?