О, этот час, когда крылом одним,
Сближаем мы грядущее с былым,
Когда внизу плывет Земля, плывет Земля,
Как будто детства дым.
Валерий Леонтьев.
Вставать рано уже привычно. Когда сереет еще. А потом смотреть, дрожа от холода, как разливается жар между двумя тонкими облаками над горизонтом, как начинает синеть небо, и уже хорошо видны ломаные линии жутковатого ландшафта. Сплошные камни, глыбы, почти нет деревьев! Я начинаю собирать свое крыло. Его я сделал из того, что было рядом – тонких прочных трубок, капроновых веревок и куска прочной небесно-синей материи. Делал долго, вспоминал годы учения, все ненужные и нужные знания, потом учился летать на нем. Сперва - с небольших камней, падая и разбивая в кровь колени, а потом, когда крыло стало послушным и сильным, я взлетел и с большого утеса.
Крыло собрано. Сейчас появятся нужные потоки воздуха и можно отправляться. Помню, как прыгал в воду. Вроде привычно, но никак не мог преодолеть страх сделать это впервые. Так и крыло. Оно нервно хлопало тканью на ветру, вырывалось норовистой лошадкой, а я, обвязанный ремнями, держал его за перекладину и…
И побежал с горки, очищенной от камней, по ровной, уже вытоптанной тропинке к обрыву. И снова, как в замедленной съемке: край, секунда страха, свобода полета. Поток наполняет крыло, словно парус чайного клипера, а душу – восторг парения над каменистой грядой.
Отсюда все смотрится не так и ужасно – камни на горизонте становятся синими, как небо, словно сами готовы подняться воздушными шарами, тая в синеве, как глыбы рафинада в чашке чая. Видавший виды компас на руке – единственный мой проводник. Ничего не должно измениться. Правда, сегодня Его укрывают облака, но все равно, я каждый день лечу туда.
В разрыве облаков – кусок зеленой травы. Лихорадочно работаю, управляя крылом, сражаясь с ветром и уговаривая ветер, сносящий меня в сторону от Него. Бегу, гася скорость по лужайке, и падаю, споткнувшись на росистую траву, рядом с подступившей к лугу рощицей. Крыло мягко накрывает меня. И вот, развязав ремни, освободившись от упругого небесного паруса, я жду.
Жду розовую точку на небе. Приближаясь, она станет лепестком, потом маленькой розой, бабочкой, и, наконец, таким же крылом, которое несет к этому клочку зеленой земли девушку.
В первый раз она плакала. Я снял с нее нежно- розовое оперенье, усадил рядом с собой.
- Что с тобой?
- Все погибло…все…ты что, не видишь?!
И она потащила меня к краю. Точнее, это я не думал ни о каких краях. Зеленый луг, крохотная рощица - все это плыло на большой высоте над каменной поверхностью неизвестной планеты.
Остров!
- Он. Это из-за него все! Тут был цветущий мир, а он…
Она прижалась к моему плечу и зарыдала, вздрагивая беззвучно - маленькая испуганная девочка. Я утешал ее, гладил ее мягкие душистые волосы, и тоже вспоминал, как все произошло.
Я тоже поссорился с со своей девушкой, а мир, мой мир серел, умирал, каменел. Потом я перестал помнить, и, казалось, что так все и было – палатка на утесе, и ритуал полета к зеленой поляне в вышине. И никого.
Но с кем я ссорился? И с кем ссорилась она? Кто так обидел и растоптал ее любовь, превратив цветущий сад в серую скалу? Ведь не было никого в мире, кроме нас. Правда, кто-то оставил нам палатки, и материал, чтобы сделать крылья.
Мы с девушкой гуляли вдоль края, обследуя Остров. Здесь зеленела лужайка, которая и была нашей посадочной полосой, сосново-березовая рощица, холм, деревенский домик и ручеек. Я рассказывал ей истории и сказки, пел песни, а девушка танцевала, смеялась, заставляла кружить ее на руках, догонять ее в тени могучих деревьев, плывущих в синей выси.
Так было каждый день. Я с нетерпением ждал рассвета, тушил костер, собирал крыло и летел. И мы жили там целый день, пока солнце не опускалось к самому краю Острова. Тогда приходилось лететь обратно. Нет, это не было необходимо, но Остров словно гнал нас вниз, ночевать на наших камнях. И нам приходилось подчиняться.
Изредка я стискивал кулаки и спрашивал ее:
- Он, наверное, сущее чудовище? Как он мог?! Кем надо быть, чтобы не ценить целый мир?!
Она смотрела каким-то мудрым взглядом, спокойно и ровно. Странно, что это появилось у нее недавно.
- Он обычный. Простой. Он хотел любви и счастья. Нет, не чудовище.
И тут же спросила:
- А она? Как она уничтожила твой мир? Как ты остался жить?!
И тогда вспыхнуло во мне что-то доброе, горячее, всепрощающее – яркий калейдоскоп лучших воспоминаний, и губы сами сложили мысли в необходимые слова:
- Она – женщина. У нее большое сердце, которому нужно любви. Она очень красивая.
Полдень звенел трелями птиц в лесу, стрекотал кузнечиками, играл в ручейке солнцем.
- Ой, смотри!
Она показывала на деревенский домик. Рядом с ним стоял еще один.
- Да, домика не было. А ручей?
Ручей становился маленькой, но самой настоящей рекой. Он уже накрыл с головой замшелые камни.
И в роще появились новые деревья. И луг стал сочным, цветы, новые свежие цветы гудели гулкими пчелиными хорами.
Мы пошли в нашу обычную прогулку. На это у нас ушло куда больше времени! Остров рос!
Знаю, что мы очень устанем сегодня. Почему-то я разберу крыло здесь, на Острове, а не возле палатки на камнях, на поверхности. Зачем?
Мы будем петь, кружиться среди солнечных лучей в зеленом вековом лесу. А потом искупаемся в чистой реке, где ты, стесняясь своей наготы, подплывешь ко мне, и мы будем долго страстно целоваться. Солнце совсем не спешит укатиться бродягой-колобком за край леса.
И еще…я не слышу зов Острова. Он не говорит: прочь, прочь отсюда, на ваши камни. Возвращайтесь днем, а сейчас прочь!
Заночуем в уютном домике, который стоит на деревенской околице.
В первый раз на острове.
Утром, тихо, чтобы не разбудить тебя, улыбающуюся во сне, я выйду на крыльцо, и посмотрю в посветлевшее родное небо. Разноцветный - сине-розовый - на нашим миром кружит снег.
Это летят сотни, тысячи розовых и синих крыльев, и люди, смеющиеся счастливые люди. Смех - чистые женские колокольчики и бархатистый мужской поплывет над землей…над обретенной, живой, яркой.
А у меня останется лишь один вопрос. Сон ли это?
Но Остров растет. И это самое верное в этом мире.
Любовь возвращается.