А писать, простите, как и писать, надо,
когда уже не можешь. М. Жванецкий
Я умираю. День ото дня
Меня во мне становится всё меньше,
Среди таких же мёртвых, как и я,
Я уголёк, что тлеет в пепелище.
Серьёзности задвинули забрало,
Кольчуги адекватности надев,
Из улиц перешли мы в залы,
Для роли важных «сер»ов, серых «мисс».
Мы здесь стареем, не успевая подрасти,
А наши души вмещены в квадраты,
Ещё лет пять, и нас уж не спасти,
Мы как желе, заложники у страты.
А я – хочу так высоко летать,
Всем существом объять сознанье мира,
И звёзды свысока рукой хватать,
И находить среди людей кумиров.
Мне тесны, тесны лабиринты коридоров,
Молчания стен сведут меня с ума,
Но больше оглушает тишиною,
Сердец и душ людская немота.
То не недуг, - им просто нечего сказать,
Мне не с кем спеть! Мне некому открыться!
Я чувствую: пора уже взлетать,
Но в клетке продолжаю птицей биться.
Я ощущаю всем своим нутром,
Эмоции, читаю ваши мысли,
Я к ним привыкла, и ночью перед сном,
И не ищу в них логики и смысла.
Я вижу, что у каждого дыра,
В душе, неважно, как, откуда,
Одна, чтоб телом прорезь прикрывал,
С собой на привязи всегда таскает друга.
Те сумасшедшие сметают магазины,
Заткнут дыру ненужным барахлом,
А тот не выдержит, и прямиком - в трясину,
Зальёт вином, засыплет табаком.
Бог с ними, не судья и не каратель,
Мой голос не пригоден для тирад,
Всего лишь посторонний созерцатель,
Но я бездействию, товарищи, не рад.
Я не поэт, но я имею мысли,
И есть желанье громко говорить,
И я стою, передо мной кулисы...
А половица жалобно скрипит.
Среди актёров погорелого театра,
Имею смелость на других не походить,
«Осуждена» свободой, как у Сартра,
На странности крепчает аппетит.
Одну лишь фразу в одиночестве твержу,
А в голове - фотоальбом листаю,
Какая разница, о ком сейчас грущу,
Мои слова ничто не изменяют.
Сама всё понимаю, мир другой,
Лишь часть познать доступно человеку,
Я мучаюсь с того, но я смирюсь,
Мне времени - чуть больше полувека.