У Анапы море хмельнее граппы,
ароматней водки, пьяней вина.
Крепостцу песчаную тихой сапой
разрушает бдительная волна.
Там Жар-птица перья бросает с неба
на лежащий в поте лица народ.
Разомлевшим гражданам на потребу
три дельфина плавают взад-вперёд.
На клочке пространства, в дымящей гуще
бронтозавров, впавших в анабиоз,
я всей кожей чувствую, как всё пуще
поражает волю мою некроз,
как кипят мозги в черепной коробке
и уходит мысль из неё тайком,
и как тело, словно полено в топке,
обгорев, становится угольком.
Значит, надо встать и забраться в воду –
остудить расплавленные мозги,
чтоб ещё чуть-чуть послужить народу
и хотя б частично раздать долги.
Грусть-тоска, ты всуе меня не лапай,
не вноси под осень сплошной раздрай.
Не отпустит душу мою Анапа,
но и в свой кондовый не впустит рай.