Кто же он, пришелец чернявый
Из-за гор и дальних морей?
Потягался с русскими славой
Пушкин - эфиопский еврей
Жизнь его на грани безумства
Не боялась зла и греха.
Ах, какие звонкие чувства
Дарит окрылённость стиха!
Слаще нет любовных напитков,
Чем его хмельной беспредел.
И веками тянется пытка –
Жжение рифмованных стрел.
Но уже в горах Галилеи
Стихотворный гаснет поток
И от эфиопских евреев
Марсианин Пушкин далёк
Непонятной долей поэта
Обольщаться здесь ни к чему.
Может, жил когда-то и где-то,
Но забыто канул во тьму.
Я спросил у старого Ури,
Про высокий пушкинский взлёт.
- Для меня, что есть он, что умер, -
Отвечал бесхитростно тот.
О, евреи! Память жестока!
Неразумна,
Будто дитя!
Всем народам дарим пророков,
Ненароком,
Даже - шутя
Рафаэль-Мендель