В его доме лишь сумрак лета
одиноко парит невесомо.
В этом прелесть нехватки света -
когда видится все по-другому.
Здесь, как в парке вечернем, тихо.
Здесь покоя шаги не нарушат.
Занавеска из белых кружев,
как граница меж морем и сушей.
Время сбавило ход тут, и с крыши
дождь стекает, становится лужей.
Здесь он больше уже не напишет,
что недавно еще обнаружил.
Он считал этот мир уравнением,
комбинацией букв и чисел,
и искал в теоремах решенья -
его явный и тайный смысл.
И, найдя, обретал свободу
от сомнений, таящихся где-то,
и был словно подобен Богу
в созидании нашей планеты.
Но не все безупречно в природе,
снег растаял, мороз, и вот
двум машинам на том повороте
не даст разминуться лед.
Кто-то звал его ласково Лева*,
свет далекий в тумане манил,
и куда-то лежала дорога,
по которой он вдаль уходил.
Он метался душою и телом,
забывался в холодном бреду,
и лишь девушка в фартуке белом
чем-то мокрым касалась ко лбу.
И он выжил, прогнозы не сбылись,
не смогли удержать небеса.
Или, может, им просто хотелось
ему показать чудеса.
А потом эти множились слухи
в лабиринтах больничных стен,
что, наверно, таким для науки
он уже не пригоден совсем.
Говорили, он снова и снова
повторяет, порой сгоряча,
что земное - оно неземное,
только раньше он не замечал.
Но закончился дождь, незаметно
смыв с деревьев вчерашний день,
и на блюдце осталась черешня,
да цвела за окошком сирень.
*Ландау, Лев Давидович — советский физик, лауреат Нобелевской премии.