Обречена на понимание
небесных пастбищ синева…
Так ехал Лермонтов в изгнание,
неспешно подбирал слова.
О чем – ну, не о нас же! – грезилось?
Путь сладко было коротать.
Ведь их ссылали за Поэзию.
За что еще тогда ссылать?!
Иссякла старая традиция
два века быстрые спустя.
И возрожденная полиция
уже не пригласит тебя,
не побеседует по-дружески
и не предложит кандалы.
Дела решаются за ужином,
когда придержаны стволы,
но все законно, по понятиям:
«Ты, прежде чем ответить – взвесь»
Мужское тихое занятие.
Поэзия – она не здесь.
Она теперь – одна мелодия,
печальный и красивый звук.
А Лермонтов забылся… вроде бы.
Как, впрочем, и его Машук.