Дневник, найденный в московской квартире при переезде...
-1-
Я проживал в Москве на горстку рэ,
кулинарий московских завсегдатай,
когда судьба однажды в октябре
вошла в квартиру дядькой бородатым.
Бардак мой пыльный быстро оглядев
и хохотнув на полк пустых бутылок,
раскатисто зевнул он, аки лев,
и начался наш долгий поединок.
Чего он только мне не предлагал –
работу денежную, женщин, положенье…
И на руке его сверкал опал,
меняя цвет от силы освещенья.
Был камень с детский рот величиной,
напоминая формой череп жёлтый,
и в сумерках казался то луной,
то головой смеющегося чёрта.
Его хозяин с шиком подъезжал
к моим дверям в последнем «Мерседесе»,
и падал вдруг у лампочек накал,
набрасывая тень на спинки кресел.
-2-
Я говорил, сердясь, мол, не пойму,
что за расчет ему со мной возиться,
что не люблю быть должным никому,
что мне милее книжные страницы.
Что … «Погоди, любезный!» - был ответ.
«Зачем искать в поступках смысл и принцип?
Скажу тебе, как мудрый сердцевед:
сомнения – тюрьма для юных принцев»
«Какой я принц! Богатств - одна душа …»
«Зато приятен внешне, элегантен.
Поверь, в Европе или СэШэА
такое стоит банковских гарантий».
«Есть одиноких женщин легион,
приятных, с положением…» - «Иди ты
куда подальше!» - «Ба, да ты смешон
в стремлении быть честно знаменитым!
Ты, может, гениальный музыкант?
Певец? Спортсмен? Ты обыватель русский,
мечтать да хвастать – вот и весь талант,
плюс – пить без меры, смысла и закуски».
-3-
Вскипал я тОтчас: «Убирайся прочь!»
И уезжал мой гость с усмешкой хитрой
И «Мерседес» проглатывала ночь
небрежно, как сосед - свои поллитра.
Но время проходило, и опять
мы с Бородой усаживались в кресла,
опять он принимался сочинять,
соблазны вновь сверкали, словно блесны.
"Ну, хорошо, забудем, старина,
обиды и случайные раздоры.
Не хочешь сутенёрничать – не на…
Тогда дерзай и стань хотя бы вором.
Домушничать – оставим дуракам.
Ты будешь расфасовывать товары:
я научу, как с каждой сотни грамм
граммулечку себе брать, скажем, даром.
Не нравится? – Свой бизнес создавай!
Но знай, что в русском воре видят массы
собрата бизнесмена (каравай,
мол, оба режут мимо общей кассы)".
-4-
И вновь он уезжал ни с чем. А я
глядел в окно, где снег ложился ватой
и дворник, климат мира матеря,
по тротуару скрежетал лопатой.
Дни таяли. Сомнений хоровод
знобил, кружил вокруг особы гостя.
Сочилось в стёкла солнце. Словно мед,
его лизали ветки синих сосен.
И близоруко пыльное окно
напиток заоконный охраняло:
Москва - тысячелетнее вино,
разлитое по улицам–бокалам, -
казалось бы, ждала счастливцев - всех,
кто смело переходит Рубиконы,
кого венчает лаврами успех
и поклоненьем рабским – миллионы.
«Не может быть, что глупо пропаду
в болоте быта, если все дороги -
так говорил себе я, - в Рим ведут,
(конечно, если ты не из убогих)»
-5-
И снова в креслах мы... «Я вижу, ты,
любезный, из породы чистоплюев,
которых манят званья и посты
сильней, чем лень и сытые кастрюли.
Ну что ж, дерзай! Начальником большим
начнем карьеру на дрожжах провинций:
кого съедим, кого-то подсидим,
и въедем триумфатором в столицу.
И там взлетим высОко на толпой,
пропишемся с тобой в телеэкране,
объевшись подхалимством и икрой,
теряя счёт чинам, наградам, званьям.
И властвуя над миром и людьми,
красавиц выбирать ты станешь к ночи.
Что там Нероны, Сталин, Хошемин –
ты только предоставь мне полномочья,
и мы покажем миру!» - «Это - класс!
Сдаюсь тебе на милость... Но скажи же
чем мне платить?» - «Пустяк, всего лишь час
ты должен простоять в сортирной жиже».
-6-
«И всё?» - «И всё» - «Но где же страшный ад,
где холод, темень, пламя и жаровни?»
«Любезный мой, оставим детский сад
и реквизит острот антицерковных.
Ад современный, он вокруг тебя,
огня печей ужасней угли быта,
а пошлость, все изящное губя,
страшней, поверь мне, пыток знаменитых».
Взгляни, вокруг – иллюзии везде,
их продают и обольщают ими.
Москва сдана жестокой их орде,
как варварам, бесчинствующим в Риме.
Бояться ада тем, кто без гроша,
что покраснеть от робости для чёрта...» -
«Постой! Зачем мне нА уши лапша,
к тому же и посредственного сорта?
Ты обещал...» - «Не терпится тебе?
Ну что ж, давай, отбросим разговоры:
смелей шагай в мечту свою - за дверь
невзрачной, но магической уборной».
-7-
«Боишься?»... Я сомнамбулой вошел,
замок защелкнулся, из жерла унитаза
вдруг хлынуло, извергнуло рассол
отвратный, пузырящийся от газов.
Потухла лампочка, труба, начав рычать,
раздулась вдруг и, лопнув, развалилась,
и гальотиной шею сжал стульчак
скрутило отвращеньем в узел жилы.
Полубезумный, гадкий сам себе,
сознание теряя, конвульсивно
пытался я «Спасите!» прохрипеть,
искал, закрыв глаза, цепочку слива.
Не знаю, сколько времени прошло,
но я все жил, вдыхая смрад и слыша,
как душу мне пилил мой гость пилой
и складывал куски всё выше, выше...
Очнулся на полу я, на боку,
на кафеле под лампой галогенной,
всей кожей отдаваясь сквозняку
и наслаждаясь счастьем гигиены.
-8-
Весна котом, мурлыкая, ползет
в раскрытые навстречу солнцу фортки,
небесный, синий колокол зовёт
уплыть в любовь, качаясь в утлой лодке.
Бередят душу запахи костра,
сугробы, проседая, хмурят гребни,
стоят - с утра не выпиты - 100 грамм,
и верит в перспективу счастья дембель.
Все ярче дни и женские платки,
мужчины по пятам красавиц ходят,
блаженствуют вдвойне холостяки,
женатые мечтают о разводе.
По вечерам зима еще пуржит,
но дни уже на рай земной похожи,
сверкают взгляды быстро, как ножи,
которые хозяйка прячет в ножны.
В значенье тайном этих глаз - грабеж,
предательство, разврат или наркотик:
поверь на миг им только – пропадешь,
как жизнь неразрешённая в аборте.
-9-
В таком вот настроенье, бирюком,
сижу я в воскресенье возле окон,
глотаю чай холодный с молоком
и мучаюсь от зависти глубокой:
зачем и я сегодня не спешу
вслед за улыбкой, взглядом, ароматом
зачем руки я женской не держу,
с друзьями не общаюсь нежным матом.
Как вдруг – звенит звонок. И Борода
улыбится, застыв в дверном проеме:
«Ну что, любезный, киснешь? Вновь беда
тебе радикулитом спину ломит?
Опять, несчастный, корчишься в углу
И давишься в слюнях воображенья,
нанизывая жадно на иглу
желаний – сериалы возражений?
А ну, бросай завидовать и ныть,
прокатимся скорей с тобой на праздник!
Пусть там мужской задор в тебе и прыть
эстетика и чувственность раздразнят».
-10-
«Скорее одевайся!» И - уже
мы едем в «Мерседесе». Обгоняем
поток машин и лиц. На вираже
звук хищных шин – мелодия рэгтайма.
Подъехали. Роскошный особняк,
швейцар стоит как воплощенье рока,
звучит оркестр, трепещет в небе флаг,
и мы идем по лестнице широкой.
Картье, Диор, Шанель, Жили… Пруды
зеркал и люстр, метродотель во фраке,
гудит пчелиный рой - мужские рты,
трепещут грациозно - женских маки.
Сплошные декольте: то грудь, то зад
(пардон, спина). Везде - сквозняк интриги.
На взглядах хищников (не бал, а – зоосад)
воспитанность, как тонкий листик фиги.
Названья вин рождает вмиг слюну,
и скромности своей врождённой верен,
я промолчу про зал и про меню,
где сходен с общепитом только термин.
-11-
«Любезный мой, чего ты так не смел?
Давай, дерзай да соблазняй красоток.
В судьбе помада - словно хрупкий мел
в руках крупье, и в проигрыше – кроткий.
Тебе я в миг любую подгребу
и утречком в постель подам вам кофе.
Но с женщиной - ты выберешь судьбу:
смотри, чтоб в кофе не было бы хлопьев.
Блондинку видишь в юбке Жетруа? -
Министра дочь, разведена недавно.
С ней рядом, с сигаретой и в боа,
актриса на излете краткой славы.
А вон, смотри - на шее бриллиант
каратов в тридцать… Это – Имяреков.
Жена - старуха. Рядом - яркий бант -
на голове у дочки (не калеки!).
Напротив мисс Россия. Ейный муж
большой чиновник от номенклатуры.
Певица рядом, втиснутая в плюш,
без жениха, красива и не дура».
-12-
«Ты слушаешь?» - «Вергилий, я устал
от твоего злословия и критик,
есть в женщинах сияющий накал
желания, что гибнет в лабиринте
словесном... И мне дорог этот свет!»...
Всю ночь я танцевал, острил, смеялся.
Скользил под каблуком моим паркет,
а кожа и шелка одежд - меж пальцев.
И делал мне напрасно Борода
глазами знаки. Ослепленный, смелый,
я позабыл, зачем я тут, меж дам,
красивых, умных, глупых и дебелых.
Настало утро. Где тот башмачок,
который в сказке Золушке достался?
Один в кровати я, как дурачок,
и кофе мой крест-накрест расплескался.
«Прощай, дебил! Я сделал все, что мог,
свидетель Бог (помянут будь не мною)".
И Борода шагнул за мой порог,
а я остался … с болью головною.