Его звали Ёберт
Я собирался повести куда-то сынишку. Ему ещё не было трёх, и букву «р» он не выговаривал.
– Пошли, – сказал я, – только по дороге зайдём к Роберту.
Сын округлил глаза и с опаской произнёс:
– А мне можно, где ёботы?
После разъяснений, что идём не к ёботам, а к Ёберту, я понял, что у моего сотрудника появилась новая кликуха, о чём ему радостно сообщил. Уточню только, что к сексуальным особенностям героя это не имело отношения, да я их и не знал. Но мозготрахом он был отменным, особенно моим извилинам от него доставалось – Ёберт обладал повышенной попадучестью в разные неприятности, а попав, прибегал ко мне за консультацией. Правда, всегда поступал вопреки моим инструкциям, потом признавал, что зря не послушался, потом опять поступал по-своему. И даже в делах сексуальных ухитрялся трахать таки мозги. Как-то раз он уговорил меня поучаствовать с ним в паре в соблазнении на романтический ужин с последующим окончательным соблазнением двух наших сотрудниц. Я оценивал вероятность успеха как нулевую, но Ёберт взял роль уговорщика на себя, и я решил послушать его токование. Нет, он не зажёг ни в одной из них любовного огня, совсем оказался не Казановой. В течение часа дамы не могли понять, чего он от них хочет, и даже я, хорошо знавший конечную цель его косноязычных упражнений, ничего не понимал. И всего на пять минут раньше возмутившихся дам я понял, что он добивается от них конкретного ответа: дадут они или нет сразу же после ужина.
Как смогла прожить с ним несколько лет и родить от него двух сыновей его первая жена, очень даже симпатичная дама, я у неё так и не смог выведать, но зато невольно охмурил ею Ёберта ещё раз. Случилось это во время новогодней институтской вечеринки, организованной силами нашего отдела. Мы разыгрывали свою миниатюру, в которой изображали сначала процесс разработки снежной бабы, а потом её сборку. Сборка бабы демонстрировалась тенями на просветном экране и выглядела так: инженеры катали снежные шары, ставили их друг на друга, поглаживали, и вот из шаров возникала обнаженная девушка, которую медленно и со смаком одевали – трусики, лифчик, туфельки и т.д. Когда экран упал, публика, готовая лицезреть девушку, хоть и одетую, но только что при всех почти что бывшую голой, увидела бородатого мужика… Свист и топот продолжался минут пять… Так вот, на роль снежной девушки я пригласил обладавшую замечательной фигуркой первую ёбертову жену. А сам Ёберт присутствовал в зале и запал на неё, вернее на её силуэт. Три дня он ходил за мной и уговаривал познакомить или хотя бы назвать имя и отдел. А я кочевряжился, загадочно отнекивался и ускользал, велев соратникам по сцене говорить Ёберту, что они с дамой не знакомы. В конце концов я согласился открыть имя прелестницы в обмен на бутылку... Но это был единственный случай, когда я поимел Ёберта.
Обычно его имели другие. Он называл их друзьями, а кем они считали и как называли его, я не знаю, да и их самих я не знал и никогда не видел. Знал только, что они все как один отличались высокими моральными качествами. Во всяком случае, по отношению к Ёберту.
– Боб,– зовёт он меня,– помоги разобраться. Мне тут друзья залили электролитом новый аккумулятор, а он не крутит.
– Так тебе ж не электролит залили, а концентрированную кислоту, - резюмирую я после вскрытия мёртвого аккумулятора, - на вот ареометр, отсасывай, а я за дистиллированной водой пошёл, разбавлять будем. Денег хоть не взяли?
– Взяли.
И он называет сумму, раза в два больше нормальной. Понятное дело, друзья…
– Боб, глянь-ка мой магнитофон, что-то звучание стало паршивым.
Открываю его довольно новую «Ноту».
– О, да у тебя уже головка вдрызг спилена. И когда ты только успел…
– Как спилена? Мне друзья две недели назад новую поставили.
– Ну, новую-то они как раз сняли, твоей же «Ноте» ещё и года нет. А эта своё отыграла… Неужели и деньги взяли?
Взяли, разумеется, друзья хорошие по полной программе. Даже по двум полным…
– Боб, у меня в машине магнитофон отказал. Неделю назад высокие частоты пропали, так друзья мне его чинили, а теперь он совсем не фурычит.
– Ну, если высокие пропали, надо было головку порегулировать, делов на три минуты. О, да у тебя двигатель сдох, редкий случай для японской техники. Постой-ка, двигатель-то уже снимали… И он почему-то вовсе не японский… Отечественный. И уже дохлый. А твой-то, видать, в чьей-то другой машине крутится. Сколько с тебя взяли? Молодцы! А если прибавить, сколько они за твой движок выручили? Дважды молодцы! Очень продвинутые у тебя друзья. Гордись!
Ездил Ёберт на автомобиле «Нива». Калымил у вокзала с 11-ти вечера до 3-х ночи. Иногда подвозил кого-то из сотрудников. Из тех, кто его ещё хорошо не знал, так как знакомые к нему обращались лишь по крайней нужде. А новенькие очень удивлялись, услышав после доставки, что поездка обошлась им в копеечку. Другие-то сотрудники своих выручали без денег. Было, правда, у Ёберта одно исключение: владельцы автомобилей. Эту, тогда немногочисленную группу населения, он, во-вторых, уважал, как ровню себе любимому, а во-первых, понимал, что и ему может понадобится транспортная помощь…
И вот двигателю его «Нивы» понадобился капремонт, который он, разумеется, поручил своим «друзьям». А те предложили для замены гильз цилиндров использовать не жигулёвские, а запорожские запчасти. У «Запорожца» де двигатель с воздушным охлаждением и поэтому работает при более высокой температуре. И это святая правда. А гильзы, рассчитанные на высокую температуру, износоустойчивее. А это уже вопрос спорный. Но главное, чего не сказали Ёберту друзья, так это то, что запорожские запчасти в несколько раз дешевле жигулёвских.
Через неделю после ремонта радость нивовладельца сменилась беспокойством: обкатанный движок продолжал есть масло, как в первый день. Ничего, вопреки обещаниям друзей, не изменилось ни через тысячу километров, ни через три. Друзья пришли к заключению, что гильзы оказались бракованными. А это не их вина, они же показывали их Ёберту, и он дал добро на установку. За хорошие деньги гильзы поменяли ещё раз. На запорожские же. И с тем же эффектом. И тогда было принято кардинальное решение – автомобиль продать. Так часто поступали в наших краях. Но здесь была одна пикантная подробность. Ёберт продал автомобиль брату. Я с братом не беседовал, только видел его, радостно газующего из нашего двора, но почему-то уверен, что о масляных аппетитах своего авто он узнал не в этот день. Ёберт на вырученные деньги приобрёл себе такую же «Ниву», а я несколько по-другому стал оценивать его «друзей», вносящих своим существованием равновесие и гармонию в околоёбертово пространство.
Как я постепенно сообразил, Ёберт, говоря нынешним языком, был типичным «любителем котлеток». Этот термин недавно пошёл в народ от одной скандальной московской журналистки, не столько журналистки, сколько скандальной, а той эту историю, якобы, рассказал Виктор Шендерович. В ней он поведал, как в голодные годы пригласили в гости небольшую компанию, и хозяйка приготовила на каждого гостя по маленькой котлетке. Перед началом трапезы компания, за исключением одного юноши, почему-то вышла из комнаты на пару минут, а когда вернулась, сидящий перед уже пустой тарелкой юноша виновато произнёс:
– Просто я очень люблю котлетки…
Вот, скажем, Ёберт распекает сотрудника, который воспользовался его паяльником, а теперь паяльник не работает. Сотрудник слабо отбивается, пытается втолковать потерпевшему, что если бы паяльник никто не трогал, то он бы через час-другой сгорел в руках у хозяина, срок его жизни подошёл к концу, но под напором Ёберта, который возмущённо орёт, что взявший что-то на время, должен это непременно вернуть, идет решать проблему. А на день раньше Ёберт просит у меня комплект деталей, чтобы собрать электронные часы. Пытается собрать, но что-то у него не ладится, хоть это не бог весть какой сложности устройство, и он просит мои готовые часы в качестве образца. Получает их, а на следующий день не очень-то и виновато сообщает, что мои часы украли. На моё вопрошающее «Ну?..»,
без тени смущения произносит:
– Что ну, что ну? Украли. Что я могу сделать? Могу тебе только посочувствовать…
А я-то, идиот, думал, он станет обещать мне свои часы, пусть из моих же деталей сделанные, или, на худой конец, попросит ещё один комплект деталей…
Его голубой (правда, впоследствии оказавшейся зелёной, бутылочного такого цвета) мечтой была «Волга». Это был статусный автомобиль. Ёберт был уверен, что любого полёта дама, увидев его не только в пыжиковой шапке и с печаткой на пальце, мерцающей мелкими брюликами, а еще и за рулём «Волги», тут же растает и раздвинет ноги если не капоте, то уж точно в просторном салоне чуда советского автопрома. Я, кстати, считал пыжик и перстни опасным излишеством в нелёгком деле частного извоза и неоднократно подпольному таксисту об этом напоминал. Но он считал часы извоза самыми благоприятными в плане встречи с прекрасной незнакомкой и знал, что не простит себе, если таковая вдруг захочет прокатиться – а он без пыжика и брюликов. Поэтому мои предостережения он игнорировал, а зря, как оказалось. Правда, убедился он в этом уже за рулём «Волги».
«Волгу» Ёберт приобрёл в процессе подготовки к московской олимпиаде. Он выяснил, что в Москве примерно раз в день в автокомиссионку попадает одна «Волга», которую сдают на реализацию люди не от мира сего: генералы, академики, партийные бонзы и пр., у которых подходила очередь на новый автомобиль, и они, ничтоже сумняшеся, продавали старый. Просто откатывали в Южный порт и вручали ключи лукавому приёмщику комиссионки, не подозревая, что за машину легко выручат в два-три раза больше. Ёберт напросился (а может, его и принудительно мобилизовали) в бригаду нашего института, которая монтировала и запускала в эксплуатацию к «Олимпиаде-80» большой цветной телевизор на Новом Арбате. Приехав из командировки на зелёной «Волге», Ёберт обратился ко мне с просьбой уладить конфликт с остальной бригадой, которая объявила ему бойкот. Сам он объяснил ситуацию кратко:
– Завидуют, сволочи. Увидели, что я купил машину, и стали требовать обмывания. А я все деньги на машину ухлопал и не смог выставить выпивон на такую ораву.
Поверить в это было трудно. Вот прямо так таки, десять тысяч на машину было, а двухсот рублей на выпивку не нашлось? Занять можно было, если уж такая мало-вероятная ситуация произошла, или пообещать обмывание после приезда. Я произвёл краткое расследование, и картина легко прояснилась.
Наивный, почти провинциальный искатель выгоды размером с шести-восьмилетнюю зарплату инженера отправился морозным февральским вечером в Южный порт и занял очередь, единственным представителем которой он и являлся, в главный комиссионный автомагазин Советского Союза. Дотерпев, прыгая и стуча зубами до утра, он уже расслабился и увидел почти наяву красавицу, самостоятельно, чтобы не напрягать такого импозантного мужчину, снимающую лифчик в его роскошной машине. Грёзы грубо разрушили три уголовного вида мужичка, которые появились непонятно откуда и сразу же оттёрли нашего мечтателя от входной двери. Да ещё и пожаловались на Ёберта подошедшему милиционеру. Дескать, их, простоявших всю ночь в очереди на морозе, какой-то только что подошедший хулиган, нагло пытается лишить законного первого места. Менту эта, видать, не первый раз повторяющаяся, да и прибыльная игра была по душе, и он сурово призвал хулигана к порядку.
Поняв расклад, печальный несостоявшийся покупатель вернулся в общагу и стал думу думать. Как ему столичных прохиндеев обойти. И придумал. Выбрал четырёх крепких ребят и предложил им сделку: они ему помогут одолеть супостата, а его благодарность не будет иметь границ. Ну, то есть выпивки будет, сколько душа пожелает, или что там у них в это время будет желать.
Ребята согласились и провели с Ёбертом не самую весёлую в своей биографии ночь. Но и не самую тяжёлую, так как предусмотрительный Ёберт нанял такси, где участники операции «Волга» по очереди грелись, заедая водку варёной колбасой. Уж не знаю, что подвигло Ёберта к таким тратам – то ли сострадание, то ли желание сохранить боевой дух и бравый вид дружины, но рассчитал он верно. Когда пришли три наглых бандюка, наших было пятеро. И троица отступила. И подмогу не привела, и мента к борьбе не подключила. Скорее всего, у них первый раз такая оказия вышла, и не было сценария на этот вариант. Так что появился наш сияющий герой в этот день у подъезда общаги на блестящей «Волге» бутылочного цвета и в сопровождении четырёх добрых молодцев, усталых, но пьяных и гордых.
Переполох в бригаде был изрядный – все бегали разглядывать авто и судачили на тему грандиозности пира, который теперь закатит Ёберт, чтобы соответствовать высокому званию «Волговладельца». Но у владельца были свои планы, соответствующие его представления о том, чего достойны окружающие его безлошадники. Он купил десяток бутылок сухого вина (то ли «Алиготе», то ли «Рислинг» по 1р. 05к.), батон варёной колбасы по 2р. 20к. кило и чёрного хлеба. Вечером он стал зазывать всех причастных и непричастных без разбору по одному в свою комнату, наливал стакан сухача, отрезал краюху хлеба и ломоть колбасы и предлагал выпить за долгий и безаварийный пробег новоприобретённого транспортного средства. Непричастные удивлялись, но возмущения не выказывали – на халяву и стакан сухого сгодится. А участники экспедиции вначале принимали эту дозу за аперитив, потом за розыгрыш, а когда осознавали, что это и есть не имеющая границ благодарность, с матюками покидали комнату. В след им Ёберт кричал одну и ту же, видать, заготовленную фразу:
- Я не &бу дочку министра, чтобы вас коньяком поить.
Правда, кое для кого коньяк всё же имелся. Один из ребят, сопровождавших Ёберта днём по каким-то делам, доложил, что тот одарил остановившего его гаишника припасёнными под сиденьем двумя бутылками коньяка, так как опасался проблем с транзитными номерами. Судя по звону, бутылки были не последними.
После этого и был объявлен бойкот. Никто даже не согласился ехать с ним тысячу с гаком километров из Москвы домой. Ёберт предлагал сначала поездку по цене со скидкой, по сравнению с ценой ж/д билета, потом за полцены, потом готов был взять четверых задаром – очень ему не хотелось одному отправляться в дальний путь на неопробованной машине по обледенелой дороге. Но никто не клюнул – к родной малосемейной общаге «Волга» прибыла пустой.
Зато её владелец был переполнен чувством собственного достоинства, вальяжно перемещался по институту, где все уже были наслышаны о покупке и приставали с расспросами. А он гордо и слегка пренебрежительно повторял раз за разом свою версию московской эпопеи, и стороннему наблюдателю было совершенно очевидно – перед ним очень уважаемый человек, владелец автомобиля «Волга».
В плане частного извоза ничего не изменилось, но первым делом «Волга» была оборудована сигнализацией, из первых моделей, которая вопила при несанкционированном открывании дверей. Ёберт возвращался с извозного промысла около 3-х ночи и неукоснительно выполнял следующий ритуал. Он в течение 15-20 минут протирал свою красавицу влажной тряпкой, и состояние атмосферы и время года значения не имели, разве что протирка удлинялась и обеспечивалась ведром горячей воды во время распутицы. Потом он запирал изнутри три двери, включал сигнализацию, выходил из машины, захлопывал водительскую дверь, любовался стоящей на сигнализации любимицей и начинал контрольный обход. Во время обхода дёргались ручки всех дверей на предмет проверки их запертости. И раз в одну-две недели какая-то из дверец распахивалась, и наш двор оглашался оглушительным воем сирены, который продолжался с полминуты, пока Ёберт успевал отпереть машину и отключить систему. Наш двор был окружён тремя девятиэтажками и пятиэтажкой, и можно представить себе, сколько разбуженных людей проклинало в эти минуты Ёберта и его зелёную тачку.
Мои увещевания на предмет того, что даже попытка кражи не может быть причиной побудки десятков или сотен людей, а ведь попыток не было, а побудок – сколько угодно, не задевали никаких струн в душе Ёберта. Любитель котлеток выслушивал мои рассуждения с полным недоумением – о каких-таких разбуженных людишках я толкую, если его сокровище может оказаться в опасности.
- Ты пострадаешь не от воров, - пророчил я ему, - а от сигнализации. Я очень удивлён, что никто ещё не запустил в твою тачку из окна кирпичом. Тебе просто повезло, что мне и моей семье твоя сирена по барабану – сон у нас крепкий, а я в это время ещё не сплю обычно. А то бы я разработал диверсию, которая и произошла бы в момент включения сирены, чтобы у тебя не было сомнений в её причинах.
Ёберт оставался глух к моему голосу разума, но через некоторое время пророчество начало сбываться. «Волгу» стали царапать. Кто-то проводил гвоздём по всему боку машины от фары до стоп-сигнала. Эффект это производило на Ёберта не слабее, чем серпом по яйцам. Я уверен, что такую же царапину на своём теле он перенёс бы легче. На ликвидацию такого ущерба уходила, учитывая редкий бутылочный цвет машины, месячная зарплата инженера. Поэтому пострадавший несколько дней ездил на царапанной машине, скрепя сердце и напрягая мозги в попытках вычислить диверсанта. А после ремонта красавица недолго радовала владельца безупречно блестящими боками – в течение двух-трёх дней царапина восстанавливалась, как будто и не исчезала.
И вот, через какое-то время, Ёберт подошёл ко мне и спросил, готов ли я участвовать в операции захвата террориста-царапальщика. Он поведал, что посадив в засаду у окна на бессменное дежурство жену, получил от неё результативный отчёт. Та засекла вышедшего из дома напротив хорошо одетого, в дорогом пальто и шляпе, солидного мужчину, который прошёл впритирку вдоль всей машины. А сразу после этого на волгином боку обнаружилась свежая царапина. Я согласился участвовать, хотя сейчас мне непонятно, почему.
Дом напротив принадлежал МВД и кишел ментами разного калибра. Там же жил один мой друг, благодаря которому я знал о некоторых, происходящих там процессах. Так, например, в период заселения нашей малосемейной девятиэтажки я был предупреждён, что менты очень разозлены тем, что «эти голодранцы» будут ездить мимо их окон и парковаться в их дворе, и продумывают способы этому воспрепятствовать. Сначала они повесил на въезде знак «Движение запрещено», беря нас на испуг, так как этот знак был бессилен против живущих в отрезанном знаком доме. Это знали не все, и как раз Ёберту я долго втолковывал и демонстрировал своим примером, что въезд под этот знак ничем не грозит. Тут как раз вышел удобный для ментов городской указ с запретом оставлять личные автомобили на ночь без присмотра. В целях борьбы с кражами. И менты послали к нам участкового, грозящего штрафами. А мы поясняли, что стоящие под нашими окнами машины находятся под круглосуточным нашим наблюдением. Потом, возвращаясь домой, я уткнулся в баррикаду из камней, а рядом стояла стайка ментовских детишек, видимо посвящённых во взрослые дела и проникнувшихся чувством сословной розни. Я в ярости выпрыгнул из машины и принялся расшвыривать баррикаду. Детки вопили, что их папы милиционеры, и меня теперь арестуют. Я свирепо объяснил деткам, на чём именно я вертел их папаш, и проехал. Детки озадачились и баррикаду восстанавливать не стали. Второй раз я наткнулся на баррикаду под охраной уборщицы из ментовского дома. Та бросалась на защиту баррикады вислой грудью и осыпала меня проклятиями. На третий раз путь преграждал большущий бетонный блок, привезённый, видимо, на самосвале и требующий для перемещения тяжёлой техники. Я бросил машину под ментовскими окнами и пошёл призывать коллег парковаться там же – пусть менты в полной мере насладятся результатами своих усилий. Но коллеги наутро пошли на приём к милицейскому генералу и поведали ему о творящемся безобразии, а вернувшись во двор, застали там младших чинов, пытающихся с помощью крана погрузить блок на самосвал. Это им не удалось, и они утащили блок волоком.
После этих событий уже прошло несколько лет, конфликт забылся, и даже порча «Волги» об этом нам тогда не напомнила. Ёберт заявился утром и стал призывать меня под свои знамёна. Он точно вычислил, что очередное нападение на его любимицу состоится сегодня от 9-ти до10-ти утра. Судьба меня берегла. Я отказался, так как именно сегодня должен был явиться на работу к 8-ми и выдать задание бригаде монтажников, работающих в моём проекте. Простой бригады из-за моего отсутствия вызвал бы скандал. Ёберт матерился, взывал к моему чувству автолюбительской солидарности, попрекал меня данным ранее согласием, но я был непреклонен, и он позвал другого коллегу.
После обеда Ёберт примчался ко мне для срочной консультации. Он был очень встревожен и поведал следующее. В ожидаемое время из ожидаемого подъезда вышел мужчина, точно соответствующий описанию жены-разведчицы. Как и в прошлый раз, он направился к выходу из двора и, проходя мимо машины, как бы случайно притёрся к её правому боку. Тут же выскочившие из засады приятели-наблюдатели увидели свежую царапину и набросились на вандала. И если коллега-помощник только пытался задержать злоумышленника, то Ёберт не мог сдержать ярости благородной и несколько раз заехал пленнику кулаком по морде. У того полилась из носа кровь, а наши разгорячённые мстители поволокли захваченного в опорный пункт милиции, находящийся в двух минутах ходьбы от места событий.
- Составляйте протокол, - заголосил, едва переступив порог, Ёберт, - мы поймали бандита, который царапал мою машину.
Тут наступил сбой сценария. В комнате находились четыре милиционера, а не два, как мы привыкли, так как именно в этом пункте собирались наши сотрудники перед выходом на маршрут в качестве дружинников. Два мента заявили, что не могут составлять никаких протоколов, так как уже сдали смену и сейчас не на службе. Два других говорили, что не станут ничего составлять, так как смену ещё не приняли, а принимать будут долго, сегодня какие-то проблемы возникли, лучше и не ждать, когда они освободятся.
К этому времени задержанный пришёл в себя и начал говорить.
- Вы посмотрите, - обратился он к ментам, - что сделали со мной эти хулиганы. Я шёл по двору, никого не трогал, как вдруг они налетели, избили, куда-то потащили.
Он размазывал кровь по лицу и демонстрировал окровавленные руки. Постепенно выяснилось, что захваченный мужик не кто-нибудь, а полковник милиции и куратор как раз всех опорных пунктов, то есть прямой начальник дежуривших ментов. Роли переменились, и составленные протоколы уже не сулили Ёберту ничего хорошего. Рассказывая об этом Ёберт хорохорился, подогревал себя масштабами своего ущерба. В его представлении мало что в мире могло сравниться со страданиями, перенесёнными им при покушении на зелёное лакокрасочное покрытие.
Я сильно охладил его оптимизм, убеждая, что царапанье ещё нужно доказать – здесь только его слово против слова полковника. Но даже при стопроцентных доказательствах всё, что позволено было Ёберту – это обращение в милицию или в суд. А теперь дело плохо. Даже, если состоится честный и беспристрастный суд (а это вряд ли, учитывая возможности полковника), то наказание, грозящее полковнику – это штраф и возмещение материального ущерба по копеечным госрасценкам. А Ёберту светит срок за самоуправство и нанесение побоев. Так что лучшего всего, не теряя времени, закупать ящик коньяка и ползти к полковнику вымаливать прощение. Ёберт, как всегда, согласился с моими доводами и, как всегда, поступил по-своему. Но это был единственный случай, когда был выбран верный путь. Ёберт вспомнил о живущем в этом же доме знакомом прокуроре, который иногда пользовался Ёбертом, как бесплатным извозчиком. Тот согласился быть посредником, и конфликт удалось до суда не довести, а во что это обошлось в материальном плане осталось тайной.
Вообще, любовь к «Волге» ярко высветила и любовь Ёберта к котлеткам. Мне пришлось это прочувствовать в полной мере. Как-то я, отправляясь в командировку и почти опаздывая к поезду, тащил тяжеленный чемодан с приборами и деталями, и путь мой лежал мимо квартиры живущего на первом этаже Ёберта. В надежде облегчить свою участь, я влетел к нему в квартиру и предложил подбросить меня до вокзала. Ёберт подробно объяснил мне, что уже шесть вечера, в половину одиннадцатого ему выезжать на заработки и тратить на меня 20 минут он никак не может. Я плюнул, матюкнулся и помчался дальше. На вокзал я добрался взмыленным, но на поезд успел. А ещё через пару недель я дремал в своей ванне, как это со мной довольно часто случалось, и был разбужен звонком. На часах полвторого ночи, может приснилось? Через минуту звонок повторился. За дверью стоял Ёберт и трагическим голосом жаловался на судьбу, из-за которой его красавица стоит сейчас около тюрьмы, поломанная и одинокая. И ему срочно нужно доставить туда запчасть и вернуть несчастную к жизни. Вот почему я не спустил его с лестницы, со своего седьмого этажа? Ладно, он знал, что я полуночник, но в квартире спали жена и ребёнок, да и то, что я не открыл на первый звонок, могло означать, что я тоже сплю. Видать, его незамутнённая уверенность в том, весь мир вращается вокруг него и ради него, подействовали на меня завораживающе, и я оделся и поплёлся к машине. По пути выяснилось, что запчасть – это пружинка весом 20 граммов, которая вполне могла быть минут за сорок доставлена в ёбертовом кармане. Какая проблема – прогуляться тёплой летней ночью? Мне бы не пришло в голову будить кого-то ради получасового выигрыша. А Ёберт проникся неординарностью ситуации и вдруг спросил:
- Как мне тебя отблагодарить?
- Ну, может мне на вокзал понадобится… Но ведь у тебя может быть как раз запланирован дневной сон…
- Да, я понимаю… И жена говорила, когда я к тебе шёл, что я вот тебя не подвёз, а теперь иду будить ночью… Давай я тебе 3 рубля заплачу.
- Нет, Ёберт, я не по этой части.
- Тогда возьми канистру бензина.
- А у тебя что, своя скважина завелась?
- Нет.
- Значит, купил за трёшку… В чём же разница?
- Знаешь что? Давай я тебе девку хорошую выставлю.
- Давай, а как это?
- У моей любовницы есть подруга красивая. Я ей предложу познакомиться с моим другом, крутым пацаном, владельцем «Лады», и она твоя. Только выпивон и закуску купишь.
И он поведал сильно обескураживший меня план мероприятия. А перед этим ознакомил с технологией своей внебрачной жизни. Она была на удивление простой. Ёберт покупал бутылку водки и закуску, заезжал за своей подругой и вёз её в лес. Там они устраивали обед, за которым подруга выпивала полбутылки водки, а водила Ёберт оставался трезвым. Затем они совокуплялись, и пьяная удовлетворённая дама доставлялась домой.
Наличие меня сценарий не должно было менять. Просто машин будет две. Я представил себе, как, будучи трезвым, стану трахать незнакомую пьяную девку и загрустил. И стал предлагать альтернативные варианты. Предлагал устроить общую вечеринку или пикник, познакомиться, а уж потом… Я предложил несколько вариантов, но все они по непонятной мне причине были Ёбертом категорически отвергнуты. Или так, или никак. Правда, надо отдать ему должное, Ёберт настойчиво пытался сдержать слово. В течение двух недель он раз пять подходил ко мне на работе и докладывал, что дамы готовы. Но я так и не решился.
А ещё через пару недель я собрался ехать с шестилетним сыном в Коктебель по путёвке. Надо было добраться на вокзал в 4 утра и ехать электричкой до Киева. Я решил, как обычно, отвезти вечером чемодан в камеру хранения, поставить машину в гараж, а ночью пешочком налегке выступить на вокзал. Для ребёнка такая прогулка тоже полезна. Но днём зарядил беспросветный дождь, и я обратился к Ёберту. Ёберт почти что обрадовался моей просьбе, напомнил, как он мне обязан и уверил, что я уже могу считать себя с сыном на вокзале. Через час он подошёл и виновато уточнил, что в 3 часа он ложится спать, и терять час сна ему очень не хочется. Поэтому он готов меня отвести, но только в 3 часа. Ладно, что поделаешь, пускай в три.
Я решил не ложиться, часов в 12 отогнал машину в гараж и пришёл домой, намереваясь заняться сбором вещичек и укладкой чемодана. Жена ещё не уснула и сообщила, что мне нужно срочно зайти к Ёберту. Он, мол, заходил и, вроде бы, везти меня не собирается. Я метнулся на первый этаж, позвонил и, услышав «да», влетел в комнату, проскочив с разбега крохотную прихожую. Из-за стола, на котором стояли бутылка «Шампанского» и арбуз, вскочила голая деваха и засеменила в ванную. Ёберт прокричал ей вслед:
- Всё нормально, это Боб.
К сожалению, это деваху не остановило, но и дверь она не прикрыла. А Ёберт принялся объяснять ситуацию
- Понимаешь, - начал он, - жена решила на день к родителям в село поехать. Ну, я её отвёз, но не пропадать же свободной квартире. Вот я и привёз подругу. А с ней выпить хочется. Как же я потом за руль сяду?
- Так ты ж, сука, ещё до 7-ми это решил, раз успел выпивку купить. Чего ж не сказал, я бы хоть чемодан на вокзал забросил?
- Давай я его сейчас тебе отвезу.
- Сейчас он ещё не собран.
Я захотел было напомнить Ёберту, что как раз с этой бабёнкой, после употребления ею полбутылки водки, он вполне успешно и регулярно, по его рассказам, совокуплялся, будучи совершенно трезвым. Но ни в чём не повинная деваха маячила в полумраке ванной, и я ушёл молча, не прощаясь, хлопнув дверью и дав себе клятву больше на ёбертовы проблемы не откликаться.
Дождь прекратился, и мы с сынишкой и чемоданом вполне благополучно дотопали до вокзала. Забрели только пару раз в тёмных местах в лужи. Но это были тёплые летние ласковые лужи.
В наш институтский дом, куда я, как и Ёберт, переселились из общаги, я приезжаю раз в пару лет, чтобы пожить месяц-другой в своей квартире. Во дворе я иногда наблюдаю Ёберта, лелеющего зелёную «Волгу». Последний раз это было лет через 30 после описанных событий. Из-под влажной тряпки поблёскивала золотая печатка, судьба пыжиковой шапки осталась невыясненной по причине лета. Жильцов «Волга» по ночам не будит, так как хранится в гараже. А гараж любитель котлеток поставил во дворе, что закон позволяет только инвалидам. Но никто не возмущается…
P.S.
Недавно опять столкнулся с любителем котлеток. Несколько месяцев назад я присоединился к компании немолодых, но на удивление неплохо играющих в настольный теннис людей. Они для этого собираются три раза в неделю в одном из иерусалимских клубов, а я вливаюсь в эту весёлую и дружелюбную баталию по пятницам.
Однажды, когда игра шла уже часа полтора, появился не очень знакомый мне игрок. Он проскользнул в коридорчик, где находятся туалеты и электрощиток, вернулся и присоединился к игре. Через пару минут стало ужасно жарко. И вроде бы звука кондиционеров не слышно. Я пошёл к щитку, и – точно – кондиционеры выключены, и выключил их тайком только что пришедший хорёк. А как его еще называть – испортил втихаря воздух в зале, только не запах, а температуру и глядит невинными глазками. Я включил охлаждение, вернулся в зал и выразил своё недоумение. Народ к недоумению присоединился. И тут хорёк понёс. Какой только степени дебильности доводы он не приводил: и что девочки месяц назад болели, а это из-за кондиционеров (у присутствовавших девочек давно внуки, а опекуном хорька они не приглашали), и что мы де приходим в спортзал потеть (а мы-то считали, что играть в теннис), и что… нет, противно дальше хорька цитировать. У него проблема с терморегуляцией – все в лёгких маечках, а он в толстой футболке и байковой куртке с капюшоном. Но у всех только одно решение проблемы – включить кондиционеры. А у хорька два – выключить кондиционеры или ещё теплее одеться, но он предпочитает вместо незначительного затруднения для себя создавать большое, а то и вовсе непреодолимое затруднение для всех. Просто очень-очень любит котлетки…
Впрочем, и хлебные крошки не оставляют его равнодушным, и тогда наш хорёк превращается в крикливого воробышка – хорёбыша. Играл я в паре с очень милой дамой, настолько интеллигентной, что и голос повысить не умеет. По профессии она редактор и издатель, стихи пишет. Мы с ней давно дружим, и это она меня в этот клуб привела. Играем мы почти всегда парами и обнаружили интересный феномен: если при подаче шарик попадает не в зону, но близко к разделительной линии, то подающие видят правильную подачу, а принимающие – испорченную. Поскольку судей у нас нет, то при отсутствии консенсуса переподаём – и все дела. И вот, после подачи хорёбыша моя партнёрша говорит: «Зона». И тут начинается такое, что даже у меня, уже знающего, с кем имеем дело, глаза на лоб лезут. Хорёбыш из-за очка в любительской партии орёт и брызжет слюной так, что кажется вот-вот лопнет, и тогда уже вони хватит на весь клуб и окрестности. В оправдание своей позиции несёт такую хрень, для которой отсутствия совести не достаточно, необходимо ещё и отсутствие мозгов. Моя партнёрша тихо, но твёрдо стоит на своём и, в конце концов, получив от хорёбыша обвинение во лжи и непорядочности, заявляет, что больше никогда с ним играть не станет.
Я очень рад такому решению, но через пару недель вижу «отказницу» играющей с хорьком, уже успевшим тайком выключить кондиционеры. Провожу голосование: пять игроков за включение, двоим без разницы, один хорёк против. Но при этом включить кондиционеры не даёт. Причём понимает, сучёнок, что никто его здесь придушить не решится, не та публика. Даже моё предложение объявить ему бойкот и за стол с ним не становиться, поддержки не находит. А ведь я всю жизнь считаю себя патологически мягкотелым, чтобы меня на такой подвиг вынудить, нужно проявить неординарную тупую наглость, как это сделал хорёк. И вдруг я оказываюсь самым агрессивным ястребом. Как дальше жить…