Рубен Дарио
ОБЛИКИ
Ты явилась? Я слышу, как входишь ты в мир,
ароматом дыханья меня ты даришь;
ты вселяла безумие в пение лир,
что пленяли Элладу, и Рим, и Париж.
О, вздохни! Источаешь амброзию ты,
пчёлы кружатся, запахом дивным дыша.
В изваянии бога родятся мечты,
пробуждается мрамор, смеётся душа.
Пробуждается каменный бог и поёт,
воспевая цветущие тирсы, тимпан,
опьянённой вакханки смеющийся рот,
ритуальные жесты, изогнутый стан.
Ритуальные жесты зовут улететь
в круг нимфалий, свершаемых перед костром,
где огонь заставляет цветы пламенеть
на бегущих пантерах багряным ковром.
Ветер смех твой разносит, как звон хрусталей,-
ты ведь любишь смеяться, так смейся всегда,
чтоб у Термина — бога границ и межей,
сотрясалась при смехе твоём борода.
Видишь, в роще Диана под кровом ветвей
поражает наш взор белизною бедра,
и Киприда является следом за ней,
незапятнанной девы гетера-сестра.
Выкликает Киприда: «Адонис, приди!»,
запах нежного тела цветы берегут;
голубок и голубка летят позади,
обгоняя её, леопарды бегут.
Может статься, ты в Греции жаждешь любви?
Нет, в иные края устремились мечты:
ты на праздник галантный меня позови,
в землю зелени, музыки и красоты.
О придворных интригах любезный аббат
белокурой маркизе поведает тут,
и философ блеснуть аргументами рад,
если в обществе спор о любви заведут.
Чаровница нагая меж нежных ветвей
всходит с веткой акантовой на пьедестал -
Бомарше написал эпиграмму на ней
и насмешкою нимфе бессмертие дал.
Да, милее, чем Греция древней поры,
мне французская Греция новых времён,
где под музыку смеха и шумной игры
сладким зельем Венеры Париж опьянён.
Венценосных богинь изваял Клодион,
в них слилось обаянье с лукавой игрой.
Песней Франции мрамор их уст оживлён -
мрамор Фидия скован всегда немотой.
По сравненье с Верленом не мудр и Сократ,
лучше Анакреона Уссе знает страсть;
да, в Париже влюблённость и гений царят,
Янус — бог двоеликий — утратил там власть.
Но Прюдомы, Оме — все они простаки.
Кипр и Пафос вновь стали мне любы в тот час,
как волшебница-крёстная взмахом руки
к поцелуям стыдливым принудила нас.
Нет, нам страсть во Флоренции встретить дано,
там струится в ночи мандолин перезвон,
там пажи разливают в бокалы вино -
королевой будь избрана в «Декамерон».
Ты услышишь немало фривольных новелл -
их расскажет поэтов, художников хор.
Усмехнётся сеньор, коль рассказ слишком смел,
только Клелия робко потупит свой взор.
А Германия? В этой стране никогда
не умели любить, и погибла там зря
Гретхен — песнь соловья у родного гнезда,
лунный свет в небесах, золотая заря...
Там ещё не разрушена ветром скала,
где являлась, сияя во мраке ночей,
и пленяла красой, и на гибель звала
запоздалых ночных рыбаков Лорелей.
Там плывёт безупречный герой Лоэнгрин,
и, прилежный возничий, на зеркале вод,
весь подобье зеркально сверкающих льдин,
лебедь гордую шею причудливо гнёт.
Вдохновенные песни над Рейном звучат,-
песня Гейне над чистой волною слышна,
и ещё вспоминается Вольфганга взгляд
там, где гроздь винограда светла и хмельна.
Предпочтёшь ли Испанию? Солнечный сок!
Там любовь, как и ревность, не знает оков,
там гвоздика пунцовая — страсти цветок,
он растёт на крови разъярённых быков;
Расцветает гвоздика для вольных цыган,
в ней и гордость, и нега, и пурпур, и свет,
аромат её прян, у открывшихся ран,
у цыганочьих губ свой взяла она цвет.
Или плыть за экзотикой тысячи миль?..
Словно роза Востока, полна ты чудес.
Ведь недаром рассудорк терял Теофиль
ради в шёлк разодетых китайских принцесс.
Там слоновая кость и тончайший фарфор,
черепахи, драконы и в чашечках чай;
двести тысяч поклонов, уклончивый взор -
царство кукольных ножек, блаженный Китай.
Для любви изберу благозвучный язык,
на котором Ли Бо свои строфы слагал,
чтобы мудрые тайны судьбы я постиг
и за твой поцелуй сочинил мадригал.
Я скажу несравненной — ты краше луны
и безоблачных звёздных небес надо мной,
и не стоят сокровища целой страны
тех, что веер скрывал от меня костяной.
Я хочу, чтоб японка меня обняла,
настоящая, без европейских прикрас,
чтоб она на принцессу похожа была,
дочь Киото с прищуром мечтательных глаз.
Ты в священной и древней столице сидишь
в серебристо-атласном покое своём.
Хризантемы и лотосы, вечная тишь -
и закон Ямагаты тебе не знаком.
Но, быть может, в индусских сказаниях свет
настоящей любви засияет для нас?
Ритуальные гимны санскритских Ригвед
освящают сближенья заветного час.
Вот в процессии длинной упряжка пантер,
их опутали цепи. Вот шествует слон.
Сонно грезит раджа о любви баядер -
на спине у слона водружён его трон.
О, приди, негритянка! Я знаю, кто ты, -
мудрый царь в «Песни песней» пал ниц пред тобой,
под твоею стопой расцветают цветы -
розы страсти, цикута, что дарит покой.
О Любовь, твои песни исполнены сил -
Даже Змий покорился могуществу чар,
Змий, что корни и ствол Древа Жизни обвил,
Змий, чей огненный взор зажигает пожар.
О Любовь! Вездесущая мира душа,
роковая, вселенская, всюду одна,
в сотнях обликов, в каждом из них хороша -
море, облако, пена, буруны. Волна.
Стань царицею Савской! Войди в мой чертог!
Отдохни и вкуси вожделенный покой,
воскурю благовония перед тобой...
Пусть прилягут верблюды, устав от дорог,
в тех садах, где пасётся мой единорог.
(С испанского)