В грядущий век кто в мой поверит стих,
Будь в нём заслуги Ваши – исполины?
Знать небу, станет склепом он для них,
Скрыв жизнь, не показав и половины.
Коль расписать мог прелесть Ваших глаз,
Размер всех Ваших граций счёл бы снова,
«Поэт сей лжёт» – потомков был бы сказ:
«Не тронет штрих небес лица земного».
И желтые от времени листы,
Как байки стариков, прочли б с презреньем,
И Вашу правду страстностью мечты
Назвали б или древним пышным пеньем.
Но коль в то время жив Ваш сын мог быть,
Вдвойне: в стихах и в нём могли б Вы жить.
Who will believe my verse in time to come
If it were filled with your most high deserts?
Though yet, heaven knows, it is but as a tomb
Which hides your life, and shows not half your parts.
If I could write the beauty of your eyes,
And in fresh numbers number all your graces,
The age to come would say, 'This poet lies;
Such heavenly touches ne'er touched earthly faces.'
So should my papers (yellowed with their age)
Be scorned, like old men of less truth than tongue,
And your true rights be termed a poet's rage
And stretched metre of an antique song:
But were some child of yours alive that time,
You should live twice, in it and in my rhyme.