Рыжая Осень всплеснула рукавами-листьями: "Как же так, вы видите небо – и не счастливы?"
Я вздохнул и пожал плечами, придерживая шляпу от разгулявшегося ветра – вечного спутника Рыжей. Клеточки дороги стояли перед глазами. Я представлял себе желтый кирпич и хотел бездумно идти. Мне нечего было ей ответить. Заметил только про себя, что братец Лето в этом году был похожей гаммы: желто-песочной. Подумалось: "Вот посмеюсь, если Зима окажется красной". Осень стояла рядом, опустив руки и терпеливо ожидая моего ответа. Я точно знал, что если открою рот, то сморожу сущую глупость и навсегда потеряю ее расположение. Но не ответить я не мог. Решив ограничиться чем-то нейтральным, я многозначно посмотрел вверх и буркнул: "Город…" "И что – город?! – взвилась она. – Неужели трубы закрывают небо, неужели высотки видны вместо облаков? Почему в городе не смотрят вверх?"
Я попытался возразить: "Мы смотрим…"
"Значит, вы не умеете быть счастливыми?"
Сначала я даже обиделся. Как так – не умеем? Вот, я пишу – я счастлив, я люблю – я счастлив, у меня все хорошо – и я, черт побери, счастлив! Но ведь буквально вчера я жаловался другу, что поля моей шляпы потерты. Несмотря на то, что у меня все хорошо, я развел из мелочи трагедию, да так, что друг даже посочувствовал.
"Да, не умеем, – грустно кивнул я Осени. – Поэтому мы несчастны. Замкнутый круг". У Рыжей увлажнились глаза: "Бедные вы, бедные". Она протянула руку, чтобы погладить меня по голове, но я резко отстранился. "Не надо меня жалеть! Нас жалеют, и мы решаем, что так лучше – не уметь быть счастливыми. Привыкаем паразитировать на чужой жалости и сами, не задумываясь, жалеем других. Мы создаем себе ограничительные круги и думаем, что живем счастливо". Осень молчала, и я вдруг с ходу предложил: "Хочешь, я подарю тебе свою шляпу? У нее потерты поля" (последнюю фразу я произнес с достоинством). Рыжая просияла. "Хочу! А тебе подарить кусочек счастья?" "Не стоит, - ответил я, - я сам. Сам…"
Я закрыл глаза, крепко-крепко, так, что побежали черные и красные круги, а когда открыл снова, Осень уже не стояла рядом. Она была везде, судя по цвету, настроению и спутнику-ветру, ерошащему растрепанные теперь волосы. Пока мир для меня на миг пропадал, он успел измениться: желаемая дорога из желто-рыжего (внесла-таки собеседница свою лепту!) кирпича лежала передо мной, призывно поигрывая на солнце. Я сделал по ней несколько шагов и только тогда понял, что эта дорога ведет к счастью. Нет, не так. Путь по этой дороге есть счастье в чистом виде. Запомнив этот факт навсегда, я постарался на время своей жизни его забыть, и смело пошел вперед.
Сколько времени прошло? Я точно знал, что часы или годы. Пока продолжался мой путь, я нашел новую шляпу, ухитрился потерять ботинок и порвать второй, края моих штанин истрепались, превратившись в лохмотья, но я шел и по-прежнему был счастлив: остро, непередаваемо, одно мгновение, растянувшееся на все время пути. Ощущение не ослабевало, и к нему нельзя было привыкнуть. Я заключал в себе целостность всего мира, я был всем и одновременно ничем, пустотой, точкой и заполненным до краев объемом, был замкнутым абсолютом. Я был началом и концом всего – нулем. Пронизывающее меня безграничное счастье поддерживало саму возможность идти по этой дороге. И подсказанный мне разговором с Осенью путь сделал меня таким, какой я есть.
Я не мог знать, что являюсь нулевым арканом. Но понимал, что счастливыми могут быть только дураки. Безусловные, то бишь без условностей. Мало того, что я стал таким, я всегда таким был – шутом, звенящим бубенцами житейской мудрости. И, если присмотреться, это можно разглядеть в моих глазах. А еще иногда в них можно увидеть Рыжую, сопровождающую меня на каких-то участках пути, и ее вечного спутника – ветра, играющего не только моими кудрями, но и моими мыслями в течение этой маленькой вечности.
сент2009