Я несколько раз встречал тебя
в метро, замечая вдали знакомую
спину и не решаясь приблизиться,
выдать себя; вчера был второй.
Полдюжины станций, два или три
перехода -- ты вышла, доехав до дома,
и растворилась совсем. Я не мог
больше следовать за тобой.
До боли анатомически точную,
будто проволока, изгибаясь,
пронизала тело (заметная в шее,
проступающая на руках) --
так плечи подрагивают, слегка
опадая при выдохе. Колебание
сжатой пружины. Напряжение,
видное издалека.
Я вспомнил тот вечер, вернее сказать,
ту ночь с оттенком душного счастья,
когда ты разбила окно, два года
назад -- или три? -- неуместный счёт.
Не верится. Я ведь тогда совершенно
не знал тебя -- ни как знаю сейчас,
ни, если смотреть на суть общения
здраво, как-либо ещё.
А, впрочем, немногое изменилось,
я так же считаю за откровенность
услышать ответ в дыхании, незачем
больше, в отчёркнутом на полях.
Все ночи, чей полог не выбелить
фонарям, безумные, эта кофейная
тьма, та же музыка -- всё служило нам
лишь притупляя взгляд.
Конечно, -- скорее твоё молчание
может наскучить, что невероятно,
чем мне повезёт существенно полно
понять, сколько боли скрывает оно
(притом, что не кончишься раньше). И наши
прогулки тебя вот-вот утомят
монотонностью -- стоит ли вслух просить
выбрать день для ещё одной...
Той ночью -- смешно, но тогда я вправду
почувствовал брызги своей души,
струящейся из груди и предплечий
навстречу раскрытой пучине небес.
Отдавшись в самые острые, самые
сладкие (липко- и внутренне) в жизни
объятия, сжавшие время, тогда я
вправду поверил тебе.
Бушующие раскаты вторили
пульсу, с напором стучащему в горле,
холодный, среди осколков и пятен,
вальс -- до захлопнувшейся двери.
Слепящее солнце. Город кажется
пресным, бледен и обескровлен.
Вчера в то же время он выглядел ярче,
подсвеченный изнутри.
Твоё появление переполняет
меня непонятной, небывалой
свободой, всегда, -- и она
убивает гораздо быстрее. Вернись я назад --
ко вкусу добавилась бы, заглушая,
та горечь накапливавшихся помалу
сомнений -- но я всё так же
едва ли бы смог отвести глаза.