Я не пью больше чай с бергамотом, не ем фахитос,
Не гадаю на гуще кофейной - пустые знаки.
Я стараюсь не слушать грозу, Гришковца и "Битлз",
На запястья не капаю сладостью Issey Miyake.
Не пишу больше я ни коротких стихов, ни длинных.
(Этот? Демисезонная блажь, пароксизм графомана...)
Отдала хьюмидор, всю Коибу скормив камину
Вместе с мыслями в столбик и глянцем "Hecho a mano".
Изменила рингтон и будильник, теперь под Лепса
Я встречаю рассвет, соглашаясь - лениво ночью...
Пробыла до утра. Незаметно теперь одеться
И уйти, даже если и было всё очень и очень.
Потому, что когда испарятся остатки рома,
Ускользнет поздний сон сквозь ресницы, едва открою,
Я вдохну тёплый запах такого чужого дома,
И увижу себя равнодушною и чужою.
Мне захочется чаю, горячего и с бергамотом
Из прозрачного чайника, где васильки и накипь.
Чтоб дышал рядом ты, а не милый случайный "кто-то",
Уцелевшими нотками сладости Issey Miyake.