Ах, жаль, ее не помню имя –
лишь ленты шелк в ее косице.
Я забирался в гущу сада,
где тень, где старые качели,
где теплота венозных вишен,
мясистых слив и абрикосов.
Там слушал, слушал я часами
ее рассказ Кентерберийский
под легкий стук плодов созревших,
что падали в траву густую.
Ах, жаль, ее не помню имя –
а лишь глаза и рот красивый.