А теперь, пожалуйста, замолчи и послушай: не прилетят грачи,
От души души, только не мельчи. Тридцать лет и три я лежал в печи,
Так и не согрелся и выбился прочь из сил.
Я простой бессмертный, бог-дед. Бог – глух. С годовым балансом старух/прорух
Коротаю ночи и дни – главбух, да и только. И только порезан слух
Битым блюзом, которого я не просил.
От твоих истерик пылит душа. Я хочу не помнить, как хороша
Ты в своём падении, в антраша голубых, не видящих ни шиша,
Но небесных и небо славящих балерин.
Это просто снег, спойся с тишиной, мимикрируй, снег и никто иной
Освятил чернила, не рань, не ной, оставайся любой другой ценой
И глотай просроченный памяти аспирин.
У меня по жизни гештальты лиц и тоска обуглившихся страниц.
Я бегу больных, но опричь больниц я не видел мира, мой добрый шпиц
Стал кидаться на каждый шорох, любую тень.
Ты была мне всё: крылья, шкаф, скелет, бумеранги длинных забвенных лет,
Драгметалл молчания, хрупкий свет. Я не сплю ночами, которых нет.
Я был бог ноктюрнов, мне светит полярный день.
Хочешь быть живой, Лу, не будь как Ди, или будь легендою во плоти.
Это просто снег, холодок в груди. Заболей безмолвием, уходи.
Заклинаю миром, который сломаешь ты.
И прости, что я так мало могу, так, по совести, мало чего могу,
Не тянусь в струну, не гнусь в дугу. Все мои столькословья в одном «агу»
Уместятся, оставив место для пустоты.