Знаете что, ребята?
Как-то раз, в середине ноября,
Предварительно, конечно,
Послушав, несколько поэтов
Современного времени,
(А впрочем, подробности не важны)
Я попал в самый настоящий
Литературный,
Пропитанный сахарными буквами
Вечер культурный,
Где поэты-нытики рассказывали
О своих буднях
В сложноподчиненных предложениях
Излагая рифмы
Под звуки гитарных грифов.
Я вам скажу, что я по своей природе
Не бунтарь, не что-то вроде
Существа, срывающего чужие планы,
Но меня, извините, откровенно донимало
Это бормотание, на которое люди пускают слюни.
И я решил, что нечего терять, и я сейчас во всю
Силу, во всю мощь, учитывая акустику сего помещения,
Прямо во время какого-нибудь выступления,
Начну просто-напросто задавать вопросы
Ну и высказывать мнения,
Что ужасно меня беспокоили на тот момент.
Я поднялся с места, перебив несчастного серенького поэтика,
Читавшего с бумажки свои приветики.
И заголосил:
"Все, что когда-то люди говорят с тоской на душе,
Превращается в немытую спутавшуюся шерсть,
Которую легче просто остричь,
Чем расчесывать и поливать из душа.
Не говорите ничего с тоской на душе,
Чтобы казаться загадочнее и лучше,
Того, кто на вашем же этаже,
Сидя на диване, уставившись в пластмассовый ящик
С мелькающими огнями, узнает о таком же ненужном
И неинтересном как вы сами.
Сколько слов! Сколько ненужных слов -
Столпившихся школьников,
Перед каким-нибудь кабинетом истории.
Хуже слов, поверьте, ничего в мире нет,
Да и вряд ли вы найдете что-то лучше.
Вот, глядите, пришел поэт.
Давай, прочитай нам что-нибудь под гнус клавишей!
Люди хотят расслабиться,
Может поплакать даже.
Ну же, давай, рассказывай!
Может быть о любви? О смерти?
Вы ему, люди, не верьте.
Он, всего лишь ведь -
"Повелитель умелый" метафор, гипербол и прочих
Всяких пафосов.
Он ведь серьезного вам ничего не скажет,
Поверьте."
Тут один гражданин сорвался с места
И смел мне в ответ закричать.
В лицо мое, помнится, полетела слюнная стая.
"Да кому вообще здесь интересна твоя
Черствая сухая печать?"
Я растерянно ответил, что не знаю.
"Не видишь, нам не до тебя,
Не видишь, у нас печаль?
Нам сейчас не до криков,
Так что, будь любезен, помолчать." -
Продолжал он, не скрывая отчаяния.
Второй на подходе:
"Смотрите, смотрите!
Нашелся тут укротитель зрителей.
Мы тут с работы, послушать лирику,
Довольно проповедей и панегириков!
Мы тут такие все важные,
Черви офисно-бумажные,
Хотели бы насладиться глаженными
И стиранными
Рифмами о несчастной любви многоэтажными!
А ты..
Пришел тут со своими книжками малотиражными
Совершать, грубо говоря,
Нашего терпения и времени кражу."
Я им в ответ:
"Господа присяжные,
Я вас задерживать и злить
Права никакого не имею.
Ну же, поэт,
Читай свое стихотворение!
Читай же, пока меня не облили сажею!"
А он стоит и с места не может сдвинуться.
Я говорит, писал-писал,
А вы..
Музыку стандартную скачивал на СD..
Хотел вам душу излить..
А вот теперь к черту иди
Это все.
Пока вы тут орали,
Мои нервы давно сдали
Окончательно и бесповоротно
Свои неустойчивые позиции.
Слушайте теперь этого умника,
Раз пришли поживиться.
В общем, расплакался и убежал,
Сам от себя не ожидая, видимо,
Этот вырвавшийся шквал
Эмоций. - Обиделся.
Недоумевающая толпа оживилась,
Из пустых ее глазниц
Посыпались искры ярости и недовольства.
"Довел человека до психоза?,
Довел? Доволен?" -
Кричали они мне.
"Может быть он и ерунду говорил,
А ерунда-то была из чистого сердца.
Тебе ничего, видно, не важно.
Да кто вообще тебя впустил
Сюда?
Разве ты не знаешь,
Что поэта обидеть может каждый?!"
Я скорчил лицо,
В точь, как у этого серого незаметного
Человека, читающего с бумажки
Протяжным голосом
Такие важные для всех этих граждан
Стихи,
И тут же начал с выражением,
Которого сам от себя не ожидал
Читать им Есенина,
Пытаясь хоть как-то утихомирить скандал.
И тогда какой-то человек,
Самый, видимо, смелый и веселый,
(Ох, не забуду его шутку век)
Взял пластиковый стакан из под Колы,
И, вызвав тем самым бушующий смех,
Запустил им в мое лицо,
На тот момент
Старательно выплескивающее слово "хулиган".
Я, как ни в чем не бывало,
Продолжал,
И тогда кто-то, оглушительно заржав,
Запустил в меня своим лакированным ботинком.
И нужно уже было быть последним кретином,
Чтобы кинуть в меня банановой кожурой,
Прямо в лицо!
Правда, герой?
Ну, поделом.
Тут-то я, наконец, закончил стараться,
Решил со всем обняться и попрощаться,
Напоследок сказав:
"Ребята! Никто не желает напиться?
Я приглашаю всех без исключения,
И даже вот того засранца,
Что вмазал мне своей несчастной обувью!" -
Все, обошли меня стороной,
Но какая-то незнакомая хорошенькая девочка
Все же отозвалась:
"Я бы с радостью домой,
Но у меня душевная рана,
А вы мне понравились сразу.
Хотите, стану для вас компанией?"
Я вежливо отказался
От такой замечательной награды,
Видимо, чувствуя, что не заслуживаю
Даже третей ее части,
И придя домой,
Не снимая плаща, плюхнулся на кровать.
В мою душу врезалась..
Вы не поверите..
Тоска и печаль. -
В мире перестали меня понимать!
Так, невзначай,
Со временем
Старая моя печать стала отличаться
От нынешней.
Миновало несколько лет с того случая.
Прическа моя, с точностью, как и внутренний мир, изменилась.
Я купил диск, скачал плаксивой клавишной музыки
И пришел читать стихи о несчастной любви и больной душе,
Которые так не любил, в тот же самый клуб,
И вдруг, какой-то умник встал и завопил:
"Все, что когда-то люди говорят с тоской на душе,
Превращается в немытую спутавшуюся шерсть,
Которую легче просто остричь,
Чем расчесывать и поливать из душа..."
И только он хотел продолжить,
Как я ему шепотом ответил:
"Вот и в твоей жизни настал этот день.
День, в который ты возненавидишь лакированные ботинки".