***
Мне двенадцать, последняя парта,
Рядом, справа, прелестница Ира...
Через двадцать, бутылку, как бартер,
Я отдам, чтоб длиннее могилу
Для отца на "Тоазовском" рыли.
А пока - мы сидели, острили...
Две косички и носик задорный,
Где-то в прошлом далёком остались,
Флаги алые, галстуки, горны,
Просиявшие бронзой и сталью.
Дом (*
Обветшалый, двухэтажный -
в детстве всё это неважно.
Зашуршит в тиши обёртка,
Сашка - парень очень вёрткий,
метко бросит в крысу гайкой.
Тараканов рыжих стайка,
по заляпанным обоям,
пробежит неровным строем.
В коридоре тесном длинном
чемоданы и корзины,
сундуки и этажерки,
пьяный слесарь дядя Жека.
По теплу наглеют мухи...
Две ворчливые старухи
всех на кухне судят-рядят.
Яблонь белые наряды
украшают пыльный двор.
На скамейке старый вор
дремлет, выпив портвешка.
Пацаны, исподтишка,
ждут, когда заснёт старик.
За сараем блатари
дурят фраера в очко...
Хорошистка со значком,
с белым бантиком в косе,
тащит скрипку... Слышат все,
как дерутся муж с женой.
Замер флюгер жестяной.
Дом на восемь коммуналок.
Месяц май, от флагов алый.
Семьдесят пятый
Читая Рыжего Бориса
Я вспоминаю о своём:
Не сбор дружины, директрису,
А как бежали мы втроём,
Под крики девушек-студенток,
От душевой, где пыль и пот
Они смывали жарким летом...
Серёга ржал, как идиот,
Сашок пыхтел со мною рядом...
Вослед неслось: "... Накостылять!"
Блестящих нимф из стройотряда
Я вспоминал потом лет пять.
Первая финка
Помню первую финку
С алюминевой ручкой.
Помню Бовкис Иринку -
Симпатичную штучку.
Финка найдена в поле -
Затерялась в соломе.
Август - детская воля.
Я - мальчишка нескромный.
Ножик в правом кармане -
Всем ребятам завидно.
В парк, с Потехиной Таней,
Прогуляться не стыдно.
Брюки-клёш и тельняшка
На подкачанном торсе.
Что нам смуглые ляжки
Романтических корсик!
Наши девочки лучше -
Им не знать целлюлита!
Вспоминаются - мучат:
Жанна, Лена и Рита.
Школьные годы
Всё это было так давно,
что вспоминаются, как в сказке,
с горы летящие салазки -
в шестом ли, в пятом... За окно
ещё вывешивали сетки,*
и маме донесли соседки,
что я болгарское "Руно"
курил в седьмом в кустах у школы.
И появилась пепси-кола...
Мешали водку и вино
в десятом - на восьмое марта...
Сергей и я за первой партой -
такое старое кино!
* -- холодильников не хватало
Навстречу ХХVI съезду
Собрались: Дымов был в клешах
Почти на сорок сантиметров -
Его свободная душа
Вниманья жаждала и ветра!
В "Сатурн" отправились вдвоём:
Он в полушубке и тельняшке,
Я в пальтугане... Узнаём
На остановке друга Сашку.
Он больше года в ПТУ -
Пошёл учиться на монтёра.
Был, как ощипанный петух,
А нынче, глянь, мужик матёрый.
Смотрели фильм про Клаву К.,*
Потом курили у подъезда...
А этим временем в ЦК
Писали тезисы к партсъезду.
* - фильм "В моей смерти прошу винить Клаву К." (1979 г.)
Дядя Юра. 70-ые
Белорусов дядя Юра
пьёт "Тройной" и политуру -
пятый день уже в запое.
Ну а так - в труде герой он -
есть и грамоты, и знаки...
Посылает всех он "в сраку",
лезет в драку - вот характер!
А когда он пить устанет:
помирится с тётей Таней,
кепку вечную наденет,
снова станет серой тенью.
За спиной четыре класса,
экскаватор, теплотрасса
от Ижевска до Кузбасса...
Бухаем в общаге, 1986 год
Рыщут крысы по общаге -
тощие, да юркие.
У соседей спирт (не брагу) -
разливает Юрка.
Учит зелень-молодёжь
не вдыхать до срока.
Невтерпёж! И подойдёшь -
плюнешь на зароки.
А назавтра, с похмела,
вновь у этой двери!
Так идут у нас дела
от Уфы до Твери.
Телаги, 1988 (*
Гляди сюда, какими лейблами
расписана моя телага
Борис Рыжий
Дядя Вова в Соликамске
ровно годик отмотал -
возвратясь из дальних странствий
он от жизни не отстал.
Здесь, в Ульяновске, телаги
в магазинах - самый шик.
Засвияжье вам не лагерь -
каждый ватник свежесшит.
Молодёжные бригады
в чёрных робах и штанах -
не одни сплошные гады,
не прожжённая шпана!
Просто так вильнула мода -
раз одежды стильной нет...
В нижнем ящике комода
финка дядьки и кастет.
Почти на точке перелома
На берегу Свияги пляж,
Пониже справа - пересылка,
Там люди-зэки, как посылки,
Лежат и ждут этап-вояж.
А я немного обгорел.
Мне до общаги две минуты.
В кустах девчонки "футы-ну ты"
Блестят ногами... И сестре
Ещё неделю жить... И жить
Спокойно бабушкам и деду,
А через год, за нею следом,
Они уйдут Христу служить!
Двоюродная сестра, моя ровесница,
утонула 4 июля 1988 г. в 26 лет.
Мне не забыть твои глаза
"В окне мерцает синяя звезда,
В печальном зарешеченном окне."
И голова не вся ещё седа,
А просто серебрится при луне.
Мой старый городок тихонько спит,
А я ловлю холодные лучи.
Неделю разбавлял больничный спирт
И пил его... Отчаянно стучит
Сердечный надоедливый комок.
Однообразна мыслей круговерть...
Как ни старался, позабыть не смог
твои глаза... Не веришь? Ты поверь!
* - первые строки из Бориса Рыжего
Ната, прошлое держит
Наталье П.
Ната, прошлое гложет
Не спеша отпустить,
Вспоминаю всё то же:
Через Каму мосты,
Огород в Янауле,
Террикон и сестёр,
Пляжи Волги в июле,
Наш походный костёр.
И хожу будто пьяный:
Батя с бойким ежом,
Ира, Жанна, Татьяна...
Я, наверно, смешон,
Надоедлив и скучен,
Не умею польстить...
Ната, прошлое мучит...
Замолкаю, прости!
Чёрные кони
Тонкие чёрные кони
В синие прут облака.
Борис Рыжий
Быстро, как чёрные кони,
В небе летят облака.
Тяжка в России исконно
Доля бродяги зэка.
Горькая, страшная доля
Выжмет скупую слезу:
Замужем девочка Оля,
Матушку в морг отвезут.
Батю давно уж вальнули,
Где-то в районе ж/д,
Продали дом в Янауле,
Помер братан и т.д.
Кладбище - в травке могилы,
Три, у корявой сосны...
Будто поддели на вилы
Жуткие вещие сны.
И не понять посторонним,
Что на душе у зэка.
Слякоть на грязном перроне,
Холодно, ветер, тоска...
опубликованы в тольяттинском литературном журнале "Город"(* № 32, 2012 и № 34, 2013