О сложности моей личной жизни

Вик Лови Тор
Личная жизнь у меня всегда была сложной и насыщенной.

Мне с детства не везло: еще с мальчишек
Стихи писал, прочёл я тыщу книжек,
Воспитан был, собой хорош наружно,
Умён безумно, и спортсмен к тому же.
Английский знал, японский, верил в Бога,
Играл на флейте, занимался йогой.

А ты – путана, хоть лицом – "дярёвня".
И почему я был тебе не ровня?

В седьмом классе ко мне пришла любовь, большая и настоящая. Правда, играла она не на скрипке, а на аккордеоне, и лицо у ней было вполне милое – широкое, с мягкими чертами, очаровательными ямочками на щеках и пухлыми губами. А сложность заключалась в том, что она училась в девятом классе нашей школы и был у меня злой соперник, который учился аж в десятом классе, но другой школы.
Понятно, что при всех моих талантах и достоинствах шансов у меня было мало. Но я уже тогда не боялся сложностей и трудностей и стоял насмерть. Ну, не в прямом смысле стоял, конечно. Я играл в футбол, в хоккей, всерьёз занимался фехтованием, ходил на яхте под парусом. Любовь свою встречал утром на углу дома, нёс до школы её портфель. После школы это получалось не всегда – забот всяких было полно. Случались счастливые дни, когда мы гуляли вдвоём, ходили в кино, на лыжах и на каток, летом я её катал на лодке или на яхте.

В минуты (дни, недели) отчаяния, совершенно естественные при безответной любви, когда её временем и вниманием завладевал мой злой соперник, я искал утешения у Надюхи, с которой сидел на одной парте со второго класса. Вот та была красавица! Смуглая, черноволосая, тёмноглазая, с густыми вразлёт бровями и выразительными яркими губами, она была чудо как хороша. И во внимании мне никогда не отказывала. Мы и на лыжах с ней, и на каток, и на озеро, и в кино – всегда пожалуйста. Я подозревал, что она была слегка неравнодушна ко мне, но старался в эти дебри не углубляться. Ведь я же любил! А Надюха – она всю жизнь вот, рядом, открытая и понятная до дна. Да и отец её, наш учитель физкультуры, высокий суровый мужчина, как-то не способствовал вольнодумству всякому…

Были и ещё проблемы. О ту пору случались у меня трения с нашей классной руководительницей, преподавательницей истории. Время было раннехрущёвское, культ Сталина разоблачили, вопросов масса. А я, дурачок, эти вопросы задавал. Воистину, дурачок…
А классная наша с мамой моей ещё до войны дружили. Классная бы и могла меня ужучить, да неудобно ей было. А я и рад стараться! Ну вот, например.
Урок физкультуры, лыжи. А лыжи – значит, снег,  а где снег, там и снежки. Вот и бросил я снежок в одну нашу девушку, Нину Гулину. Видная была девушка! Ростом на голову меня выше, плечи мужские, рука быстрая, а уж тяжёлая… Греблей и лёгкой атлетикой занималась, барьерным бегом. Правда, уговаривали её ядро толкать.
Короче. Стояла Нина ко мне спиной, и я бросил снежок. А почему бы и не бросить в такую-то спину? А она возьми да и повернись. И попал снежок ей прямо в глаз. В глаз – это нехорошо, я понимаю и, как честный человек, пошёл на девушке жениться… то есть приносить извинения.  Ну, что такое снежок, в конце концов, даже и в глаз? Подумаешь, ерунда. Но не тут-то было. Нина, вместо того, чтобы махнуть рукой или на крайний случай дать мне по голове, впала в истерику. Рыдала и говорила слова разные, что я и передать вам стесняюсь. В общем, повела себя неадекватно. Девки, собравшись в кучку, её утешали. Соломон, Надюхин отец, обложил меня по-флотски и отправил в школу.

Когда лыжники вернулись в школу, я узнал причину Нинкиной истерики. Оказывается, у неё была своя большая и чистая любовь, и в этот день она должна была идти на свидание. А на глазу синяк. Трагедия! Хотя и не синяк вовсе, а так, синячок. Маленький…
На уроке Надежда Васильевна, классная, открыла судилище. Нинке выразила свои горячие соболезнования, а мне – горячее негодование. Заставила меня ещё раз извиняться. Я извинился, жалко что ли, раз виноват. И, когда всё уже стихло почти, чёрт дёрнул меня сказать тихонько так, что из-за одного свидания не стоило такой сыр-бор затевать.
И тут началось! На меня обрушился шторм, шквал, торнадо. Девки орали, как стая ворон в парке. Когда они проорались, Надежда Васильевна, подбоченясь, заявила, что хотела бы она посмотреть на меня, как я бы, собираясь на свидание к своей…
Тут уже я стал орать, что я всех в гробу видел, кто лезет в мою личную жизнь, и могу каждому в глаз и без снежка…
В общем, была объявлена война.

Надежда велела нам всем читать какую-то главу из учебника, а сама села за стол и достала валидол. Я выдрал из учебника нужную главу, учебник демонстративно положил на угол парты, а главу положил на коленки и стал читать. Через несколько минут Надежда засекла мой учебник и стала подкрадываться к нашей парте. Я старательно её не замечал. «Поделитесь с нами, что же вы читаете, молодой человек?» Голос её был полон яда и ехидства. «Главу семнадцатую, Надежда Васильевна!»  Я протянул ей свою выдранную маленькую месть. А мне было велено к следующему уроку написать реферат о морально-этических ценностях человека светлого коммунистического будущего. А против светлого будущего не попрёшь…

Любовь моя окончила школу и поехала в Ленинград поступать в институт. Но вместо этого встретила в поезде аспиранта-москвича и вышла за него замуж. И помидоры любви моей окончательно завяли.

И я закончил школу, поступил в институт, жил в общежитии и продолжал заниматься фехтованием. А пару лет спустя на улице встретил свою бывшую любовь. Оказалось, что она живёт неподалёку от нашего общежития. Мы сели на лавочку в сквере, и она со слезами на глазах стала рассказывать, что с мужем развелась, у неё дочка, квартирка маленькая, зарплата ещё меньше, и вообще всё плохо. Я её обнимал и молча гладил по голове...
Ну, не рассказывать же ей, что у меня всё хорошо, я учусь и работаю, занимаюсь спортом и у меня куча друзей. И даже есть хорошая подружка, Раечка, 24-летняя преподавательница физкультуры в нашем институте, мастер спорта по фехтованию, которая с большой симпатией относится ко мне. Мы с ней ходим  в театры, на концерты бардов, ездим в Химки купаться и просто гуляем по Москве. А недавно по пожарной лестнице залезли на крышу девятиэтажного дома, любовались вечерней Москвой и целовались до одури…

А с третьего курса меня забрали в армию, и начался новый этап моей личной жизни, и всегда была она сложной и насыщенной. Но прошу учесть, мои дорогие читатели: несмотря на все сложности личной жизни, я относился и отношусь к женщинам с большим уважением и нежностью.

/3/